Дина и Эмили были одеты в черные траурные платья, а на Чарльзе был темный костюм и серый галстук. С сухими глазами и застывшими лицами они заняли скамью неподалеку от той, на которой сидела Кэролайн, и все время, пока преподобный Армстронг отпевал Джеймса, неотрывно смотрели на гроб своего сына. Когда служба закончилась, священник объявил, что церемонии захоронения не будет и что прах Джеймса будет развеян над заливом Пенобскот, согласно воле его жены.
Панихида закончилась, и все, кто на ней присутствовал, стали выходить из маленькой пресвитерианской церкви. Они по очереди подходили к Кэролайн, чтобы выразить свое соболезнование. Сисси обняла ее. Фил крепко прижал к себе. Дженни поплакала вместе с ней. Калеб и Милдред пытались найти слова утешения. Ее новые родственники дождались, пока она осталась одна, и наконец снизошли до того, чтобы заметить ее существование. Чарльз и Дина подошли к ней, за ними стояла Эмили, безмолвно плача и вытирая покрасневшие глаза белым батистовым платочком.
— Мистер и миссис Годдард, мне так жаль... — начала говорить Кэролайн, глядя на них.
— Жаль?! — воскликнула Дина, укоризненно качая головой, как будто Кэролайн сделала что-то непристойное. Она оглядела свою невестку с головы до ног и снова поймала себя на мысли, что это, конечно, удивительно, но талия этой женщины такая же тонкая, как и в день свадьбы. Наверное, Джеймс говорил правду: он женился на Кэролайн Шоу не потому, что она была беременна, а потому, что хотел жениться на ней.
— Я знаю, что вы сейчас чувствуете, миссис Годдард, но Джеймс и я... — снова попыталась заговорить Кэролайн. Она хотела сказать им о ребенке, который родится следующей весной.
Но Дина снова не позволила ей закончить.
— Если бы Джеймс не женился на тебе, он до сих пор был бы жив, — резко сказала она. Глаза ее метали молнии, а обвинительный тон был презрительным и холодным.
Кэролайн была так потрясена, что даже не сразу сообразила, что можно сказать в ответ на это. Она молча смотрела на каменное ухоженное лицо блондинки, которая родила Джеймса, и удивлялась ее жестокости.
— Если бы ты не заманила моего сына, — говорила Дина, — если бы ты не сыграла на его жалости, не заставила его считать, что он должен на тебе жениться...
— Но я не заставляла его делать то, что Он сделал, — запротестовала Кэролайн, шокированная этими нелепыми обвинениями, но настроенная защищаться. — Никто его не заманивал.
— Почему ты не осталась там, где тебе положено быть? — продолжила Дина, как будто Кэролайн ничего не говорила. — С какой стати ты полезла туда, куда тебя не просили? Почему ты вмешалась в жизнь моего сына и разрушила ее?
Потрясенная этой неожиданной атакой, Кэролайн все же нашла в себе силы сказать:
— Вы можете думать все что угодно обо мне и моих действиях, миссис Годдард, но фактом остается то, что ваш сын любил меня. Очень сильно, — сказала она твердым голосом. — И я любила его. Больше, чем вы можете себе представить.
Но на этом ее самообладание кончилось, и она расплакалась. Слезы градом катились по ее щекам и стекали по шее под воротник. Ей нужно было выплакать свое горе, обиду на свекровь, сознание того, что она носит ребенка Джеймса — ребенка, которого он никогда не увидит, не погладит по голове и который будет внуком Годдардам. Чувства переполняли ее, и слезы перешли в рыдания. Ее плечи тряслись, а слезы текли из глаз, как водопад. Дина Годдард стояла как статуя, не делая даже попытки утешить или хотя бы пожалеть ее.
— Ты по крайней мере могла бы держать себя в руках на людях, — презрительно произнесла она, повернулась и вышла из церкви.
— Моя жена очень расстроена, — сказал Чарльз Годдард. Несмотря на загар, он выглядел бледным и уставшим. Казалось, что его физические и моральные силы иссякли из-за неожиданной потери единственного сына, наследника, который должен был продолжить фамилию Годдардов и традиции Годдардов. Теперь он остался один. Когда он умрет, вместе с ним умрет и фамилия Годдардов. — Джеймс мог бы иметь прекрасное будущее в компании, если бы выбросил из головы эту глупую затею с моделями, — задумчиво сказал он, больше для себя, чем для Кэролайн.
— Джеймс любил свои модели, — сказала Кэролайн. — Но он знал, как много значит для вас «Годдард-Стивенс». Может быть, вам это было неизвестно, но он очень серьезно относился к вашим чувствам. Он очень серьезно относился к чувствам всех окружающих.
Губы Чарльза Годдарда задрожали, и на его глазах заблестели слезы. Он вытер их большим белым платком. Кэролайн видела, что его чувства глубоки и искренни, должно быть, он очень любил своего сына. Она подумала о том, что Чарльз, к сожалению, так редко проявлял свои чувства по отношению к Джеймсу, которому так не хватало именно любви и понимания со стороны отца.
— Джеймс думал о «Годдард-Стивенсе», — продолжила Кэролайн, надеясь, что они со свекром смогут разделить хоть миг сострадания и любви к человеку, который был так дорог им обоим. Может быть, Чарльз Годдард, пусть по-своему, хоть немного сгладит ту боль, которую так изощренно причинила ей его жена. — Он думал о том, что нужно продолжить традиции семьи, поверьте, это так. Ведь его страсть к моделям не означает, что он не понимал своего предназначения как наследника дела Годдардов. Он очень много думал над тем, как поступить. Все время говорил об этом. Он знал, что от его выбора зависит все его будущее. Понимал, что его ждет ценное наследство.
При слове «наследство» Чарльз Годдард сжал губы и выпрямил плечи.
— Кстати, о наследстве, — сказал он, снова становясь самим собой. — Надеюсь, вы понимаете, что вам ничего не причитается.
Кэролайн кивнула.
— Конечно, понимаю, — сказала она. Мысль о том, что она могла бы унаследовать деньги Годдардов, даже не приходила ей в голову. Единственное, о чем она думала, — это о смерти своего мужа и о том, что носила ребенка, которого отец никогда не увидит.
— Трастовый вклад Джеймса был оставлен ему бабушкой, и теперь наследницей становится Эмили, — продолжил Чарльз, упоминая детали трастового наследства, с тем чтобы Кэролайн убедилась, что деньги Годдардов всегда останутся в семье и что они хорошо защищены от посягательств алчных искателей приключений.
— Это я прекрасно понимаю, — сказала Кэролайн, вытирая слезы и пытаясь принять такой же деловой вид, какой напустил на себя Чарльз Годдард. Но под маской достоинства она уже вся кипела от злости. Она злилась, что ее свекор мог говорить о деньгах в такую минуту. Злилась, что он мог подумать, будто для нее деньги имели первостепенное значение. Злилась, что Годдарды так лихо судили ее — и признали виновной по всем статьям.
— Как вам прекрасно известно, миссис Годдард и я не одобряли этого брака, мисс Шоу. И вы не только ничего не получите от Джеймса, вы ничего не получите и от нас. Надеюсь, что вам это понятно. Надеюсь, что вы не замышляете постоянно стучать в нашу дверь и стоять с протянутой рукой, — сказал Чарльз.
Кэролайн не знала, что было оскорбительнее: нелепые обвинения Дины Годдард или постоянные намеки Чарльза Годдарда на меркантильные интересы вдовы его сына.
— Мисс Шоу? — повторила Кэролайн, но пытаясь придать своему голосу столько негодования, сколько могла. — Мистер Годдард, вы можете презирать меня сколько угодно, но я вынуждена напомнить вам, что я жена вашего сына. Мое имя миссис Годдард. И есть еще кое-что, что вы должны знать. Я хочу вам сказать, что... — начала Кэролайн. Она хотела, чтобы он знал, что, несмотря на все его высокомерие, она все же носила его внука. Внука Годдардов. Она хотела, чтобы он знал, что кровь Годдардов течет по жилам ее ребенка и что будет новое поколение Годдардов, которое, может быть, сможет облегчить боль утраты так рано ушедшего из жизни Джеймса. Но, как и его жена, Чарльз не дал ей договорить.
— Что бы это ни было, я не желаю этого слышать, — заявил он, вне себя от негодования. — Вы не можете сказать ничего, что могло бы заинтересовать меня.