— Вот это другое дело! — говорю инженеру. Подходим к моему самолету. Полоса есть, а номера нет.
Оборачиваюсь к инженеру:
— Что, не успели?
Инженер опускает глаза, щеки его покрываются румянцем.
— Не успели, товарищ командир.
— Ну что ж, мел у вас есть?
Мел у инженера был. Беру кусочек из протянутой ладони, подхожу к рулю поворота и единым росчерком рисую на нем… хвостатого кота задом наперед. Захожу с другой стороны, рисую второго. Сую мел в руку смущенно улыбающемуся инженеру:
— Вот! Нет номера — будет кот!
Взлетаем на боевой с котом на хвосте. Возвращаясь, слышу сквозь шум и треск в наушниках команды дежурного по полетам:
— Сел тридцать третий!.. Сел двадцать восьмой! Сел двенадцатый!..
Сажусь и я. Слышу.
— Сел… кот! Кот, говорю!
Мне смешно: «кот». А может, в самом деле, нарисовать кота?! Красками. Выгнул спину, шипит. Глаза сделать огненные.
На следующую ночь опять летим на боевое задание. Возвращаемся, входим в круг. Ревниво вслушиваюсь в монотонное перечисление номеров садящихся бомбардировщиков. «Двадцать первая села!», «Восьмерка!», «Тридцатка!»
Садимся точно, возле самого «Т».
— Сел кот! — объявляет дежурный.
Перед вылетом, уверенный в том, что номер наконец написан, я не посмотрел на хвост и сейчас удивлен до крайности. «Подумать только — кот! Пора бы уж и номер написать!»
Подруливаю на стоянку, выключаю моторы.
— Инженера ко мне!
Торопливо расстегиваю привязные ремни, скидываю лямки парашюта, вылезаю на крыло.
— Где инженер?!
Из темноты появляются двое.
— Я здесь, товарищ командир!
Скатываюсь с крыла на землю:
— Товарищ инженер, что случилось? Почему нет номера на самолете командира эскадрильи?!
Инженер мнется.
— Некому писать, товарищ командир.
— Ничего не понимаю! Всем есть, а мне — некому?! Что вы тут городите?! А Замковой?
— Отказывается, товарищ командир. Вот, я его привел. — И в темноту: — Ну иди, объясняйся сам!
До меня не доходит смысл сказанного. Замковой — это техник эскадрильи по приборам. Он старше меня по возрасту. Мастер — золотые руки. Художник. Аккордеонист. Воспитанный, культурный, исполнительный, и вдруг — отказывается!
Подходит Замковой, приземистый, крепкий, вытягивается по стойке «смирно».
— Замковой, это правда?
— Так точно, товарищ командир!
— Отказываетесь писать номер на моей машине?
— Отказываюсь, товарищ командир. Категорически!
— Почему?
Молчит. Переступает с ноги на ногу и потом тихо, словно боится, что его подслушают:
— Вам какую цифру написать, товарищ командир?
— Что за вопрос? Тринадцать, разумеется!
— Вот поэтому и не могу! И не заставляйте… Не хочу брать грех на свою душу. Два раза писал — хватит! Война еще не кончилась.
Я растерялся: что сказать человеку?! Посмеяться над глупыми предрассудками, прочитать ему мораль? А имею ли я право? Ведь он старше меня! И, кроме того, Замковой носит душевную травму. Действительно, дважды писал цифру тринадцать своим командирам, и они не вернулись…
Мог ли я его заставлять? Нет. И я все обернул в шутку:
— Ладно, Замковой, не можете писать цифру 13, напишите тогда круглую цифру — нуль!
И в полку появилась «нулевка».
Из летописи полка: запись пятая
Рубеж испытаний
Колеса простучали последний пролет. Все — мост позади! Разом свалилась тяжесть с души. Потянуло спать. Мешки с картошкой казались мягче перины. Вздремнуть бы, да нельзя. До Новоалексеевки километров тридцать пять — час езды. Надо вовремя сойти с поезда, иначе на вокзале можно снова попасть в лапы к полицаям.
Спрыгнули, когда впереди показался зеленый огонек семафора. Полежали в кустах, пропуская поезд. Поднялись. Неуютно. Сыро и холодно: осень давала себя знать.
Андрей сказал, глядя на звезды:
— Ну, Анатолий, веди к своей тете.
Алексеев почесал в затылке:
— Нет, Андрей, тут знаешь, такое дело: тетка-то моя в Мелитополь переехала. Вот ведь как! Лучше пошли к твоей бабушке, а?
Сергеенко хмыкнул:
— К бабушке? Какое совпадение! Понимаешь, она тоже переехала, только подальше немного. В… Нальчик!
— А-а-а, — разочарованно протянул Алексеев. — Ну тогда, если признаться, то и моя тетка… под Москвой живет.
Оба рассмеялись.
— Хороши мы гуси! — сказал Сергеенко и вздохнул. — По правде сказать, паря, был я в плену, да сбежал, и вот пробираюсь к своим через линию фронта.
И опять вздохнул. — Знаю — там мне туго будет: коммунист, командир взвода и в плен попал. Но… не могу не идти, ноги сами тащат. Ладно. Но переспать-то надо, Пошли за мной! Тут, когда нас немцы колошматили, стояли мы у одной старушки.