Кабанов ведет нас на пятый этаж. Крутые марши лестниц с цементными ступенями. На площадках дневальные. Привлеченные топотом наших ног, открывают двери, смотрят: «А-а-а, новенькие! Будущие летчики!»
Взобрались. Толкаем дверь. Входим. Громадное помещение с подпорными колоннами уставлено рядами железных коек: три ряда слева, три ряда справа. Между койками — тумбочки. Койки голые — одно железо, от которого веет холодом.
— Ну вот, мы первые! — сказал Кабанов. — Нам и обживать. Кладите вещички и пошли в каптерку, получать постельное белье.
Спустились вниз, в каптерку, получили по матрасному мешку, наволочки для подушки, простыню и одеяло. Все пока, на первый случай!
Вышли во двор. Стог соломы — громадный, под белой шапкой, и от него по снегу — золотистая тропинка. Набили поплотней «пуховики», поволокли на верхотуру. Зашили, размяли, застелили простыней, одеялом. Чу-удно! Матрасы — как бочки. Перестарались, наверное, пожадничали. Что же делать — расшивать?
— Ничего, — сказал Кабанов. — Все правильно, не огорчайтесь. Поспите — умнёте. Через недельку будет самый раз. Я-то уж знаю.
С пятого этажа, сквозь мерзлое стекло открывается панорама: река, занесенная снегом, деревья в сказочном украшении, из-за них выглядывают крыши домишек и над ними — дымки свечечками. Слева железнодорожный мост в три ферменных пролета.
— Сбегать бы на речку. Можно, Дима?
— Можно. К ужину не опоздайте. Через два часа.
— Ладно.
Помчались, грохоча ботинками по гулким лестничным ступенькам.
— Ребята! Ребята! Река замерзла! Ле-од! Ле-од!..
Замерзла река? Лед? Интересно. Я такого еще не видел. Видел лужицы с тонкой корочкой льда, но чтобы замерзла река…
Бегу по снегу, не разбирая дороги. Точно — замерзла! Лед толстый и прозрачный, даже страшно. По реке на коньках носятся пацаны. Покататься бы… Никогда не катался!
Прошу у одного:
— Слушай, парень, дай покататься.
Парнишка попался добрый. Садится на пенек, отвязывает с валенок коньки.
— На, катайся. Как надоест — перебросишь их тут вот, через забор, а мне уроки пора готовить.
— Спасибо, малый.
— Пожалуйста! — и убежал.
Привязал кое-как, встал и тут же растянулся. Поднимаюсь на четвереньки. Пацаны смеются:
— Не катался никогда?
— Никогда.
— Откуда сам-то?
— Из Ташкента.
— О-о-о! Там жарища небось…
— Да есть.
Встаю на коньки, и ноги мои тотчас же устремляются вперед. Падаю снова. Пацаны подлетают:
— Дядь, дядь, а ты носки расставляй в стороны!
«Дядя»?! Я не ослышался? Нет. Точно — я уже «дядя». Первый раз в жизни назвали меня «дядей». Значит, что-то случилось? Что-то произошло?
Поднимаюсь, расставляю носки. Получается! Стою, вибрирую. Пацаны подхватывают меня под руки:
— Давай мы тебя покатим!
Покатили. Сказочно скользить по льду!
И вот, уловив технику отталкивания и скольжения, я уже катаюсь сам. До самозабвения. Звенят коньки, разрезая лед, свистит ветер в ушах. Мена зовут, кричат, машут руками. Я отмахиваюсь:
— Ладно уж, дайте покататься!
И не заметил, как опустилась ночь. Я один на реке. Луна. И мороз покрепчал. Идти бы надо. Ну ладно — еще разок. И только докатился до середины реки, вдруг — крррак! — что-то гулко треснуло, и сердце в груди: ек! — покатилось в пятки.
Что это? Лед треснул, вот что! От мороза. Страшно.
Осторожно, на цыпочках добрался до берега. Сел на пенек, отвязал коньки, перебросил их через забор, как было сказано, пошел домой. «Домой…» Вот он теперь — мой дом в пять этажей. Подошел к нему, прижался щекой и поцеловал холодную стенку. Я был счастлив бесконечно.
В столовую я, конечно, опоздал. Все закрыто. Ну и ладно, зато накатался досыта.
Ватное одеяло мне навязала мать. Силком, со скандалом. Не хотел брать: «Ну вот еще — перед ребятами позориться. Не возьму!» Мать в слезы. Отец вступился: «Бери, не ломайся, слушайся старших».
Взял. А сейчас ух как хорошо! В помещении не топлено, даже и печек нет. Не предусмотрено. Потому что наш красавец дом вовсе и не дом, а бывшая мельница. Потом будет дом. Потихоньку. А сейчас некогда, время не терпит: летчиков надо скорее готовить. Своих, советских. Оттого и клич брошен: «Комсомол — на самолеты!» Да из наших ребят никто и не был в претензии. Не утеплили — значит, не успели. Вся страна сейчас живет в переустройстве, и тут не до комфорта.
Ребята уже были в постелях, укрывшись с головой одеялами. Сверху наброшены куртки и пальтишки.
— Ух ты! Холодно-то как! — глухо сказал кто-то из-под одеяла. — Подбросить дровишек, что ли?
— Подбросил! — и пошел хохот по всему залу: