— Когда я сказала «возьми меня», я и это имела в виду тоже…
— Я буду осторожен… — Удлинившиеся клыки уже мешали ему говорить.
— Я не настолько уж хрупкая, Рафферти, — произнесла она и повернула голову в сторону, чтобы ему было удобнее.
Он задержал свое неровное дыхание и укусил… Острая боль почти сразу же потонула в ощущении какого-то теплого покоя. Она давно была не девственницей, но никогда прежде не достигала такой близости с партнером, как теперь, когда Рафферти овладел ею не только как мужчина, но и как вампир. Не испытанное прежде возбуждение как пламя охватило все ее тело с головы до ног, и из груди вырвался сладострастный крик.
Вновь ощутив мир вокруг, Рафферти осторожно вынул клыки из шеи своей подруги и поднял голову. Чтобы не осталось рубцов, он заботливо провел языком по краям кровоточащей ранки. Прошлый раз, когда она позволила ему испить своей крови, он уступил инстинктивному желанию оставить свой след на ее теле. Тот маленький шрам был залогом, что она никогда не забудет, каково это — отдаться любовнику-вампиру.
Распростертая под его телом, она беспокойно зашевелилась. Понимая, что, если они хотят вывести Петру на чистую воду, девушке необходимо отдохнуть, он отодвинулся к краю постели. Та кровь, что он испил, лишь разожгла его аппетит, но ослаблять Джослин и далее было рискованно, зная, какой безжалостной может быть его бывшая, задумавшая погубить их обоих.
— Ты чего это, Рафферти? Задумался так, будто у нас с тобой только что не было лучшего секса в жизни! — улыбнулась Джослин устало, но счастливо.
Он не мог не ухмыльнуться в ответ, польщенный таким мнением о себе дорогой для него женщины.
— Извини, я только подумал: смогу ли я пережить вторую попытку?
— Дай мне несколько минут отдышаться — и узнаешь. Если и не переживем, то, по крайней мере, хоть умрем счастливыми!
Когда она громко зевнула, он хихикнул и, подоткнув одеяло, с умилением наблюдал, как быстро его подруга погружается в сон. Боясь шевельнуться, он просто тихо лежал, стараясь сохранить в памяти каждое мгновение, пока она находится в его объятиях.
Уже проснувшись, Рафферти долго не хотел открывать глаза, опасаясь снова увидеть мрачные стены своей тюремной камеры. Напрягая все свои чувства, он старался понять, не сон ли все это и не приснилась ли ему лежащая у него в объятиях Джос. Он блаженно улыбнулся, когда рядом с собой услышал в тишине ее дыхание и стук сердца. Затем ощутил тяжесть теплой женской ноги, переброшенной через его ногу, руку, безмятежно покоящуюся на его груди. Несколько раз глубоко вдохнув, он жадно вобрал в свои легкие воздух, наполненный сладким запахом Джос.
Нет, это не сон.
Девушка шевельнулась:
— Что-то случилось?
Он рукой накрыл ее ладонь и прижал к своей груди, наконец позволив своим глазам открыться.
— Да нет, все хорошо.
Джос подняла голову и взглянула на него спросонья:
— Который час?
Ему не нужно было смотреть на часы, чтобы ответить:
— Солнце садится.
— Значит, нам пора ехать.
— Подожди, дай еще несколько минут…
Конечно, времени — только чтобы поцеловать и прижать ее к себе, но он не хотел уступать даже этого. К тому же, если он поспешит…
Губы Рафферти стали сбегать вниз по телу Джос, по пути останавливаясь на его излюбленных местах. После того, что у них было, ей, возможно, будет немного больно, но ведь он знает много разных способов доставить удовольствие своей женщине. Она схватила его за волосы, когда он был почти у цели.
— Насколько я помню, Рафферти, нам с тобой еще надо кое-что сделать. У нас совсем нет времени на подобное…
Судя по ее упрямо поджатым губам, она была настроена весьма серьезно.
— Отлично, пусть будет так. Только не хочешь ли сначала принять душ?
Строгие поджатые губы неожиданно скривились в порочную улыбку.
— Но почему бы нам с тобой не разделить душевую кабинку, ведь так мы сэкономим время и воду?
Он мгновенно выпрыгнул из постели и протянул ей руку:
— Идем!
Принятие душа затянулось. Рафферти использовал все свое обаяние, чтобы вовлечь подругу в те ни с чем не сравнимые по интенсивности мгновения, которые не имели с водными процедурами ничего общего. Просто удивительно, что ему удалось сотворить в тесной душевой кабинке, никак не рассчитанной на двоих, и уж тем более, чтобы эти двое занимались там умопомрачительным сексом. Даже если в конце у него и возникли некоторые трудности, она сделала вид, что ничего не заметила.
В данных обстоятельствах следовало быть дурой, чтобы пустить Рафферти в свою жизнь и тем более в постель. Однако последние двадцать четыре часа еще более укрепили ее стремление снять с него предъявленные обвинения. Рафферти, конечно же, не идеал, как на него ни посмотри: он заносчив, эгоистичен, излишне самонадеян. В одном его никак нельзя обвинить: он не дурак! А убить своего известного всем врага своим собственным ножом, а потом оставить этот нож в теле покойника мог, без сомнения, только законченный дурак. Она ни секунды не сомневалась, что Рафферти способен на убийство, но в данном случае в нем не было никакого смысла, если, конечно, все это не было хорошо спланированной инсценировкой.
Она вытащила из планшета папку и принялась листать страницы дела. Вплоть до последнего момента она концентрировала свое внимание на материалах судебного разбирательства и прилагающихся к ним показаниях свидетелей. Но не заслуживал ли также внимания вопрос о наложении ареста на движимое и недвижимое имущество приговоренного? Скользя пальцем по абзацам страниц объемистого дела, она далеко не сразу обнаружила нужную ей ссылку в параграфе, где из-за избытка юридической казуистики понять, что к чему, было практически невозможно.
— Послушай, Рафферти, а кто в конечном счете окажется в выигрыше после твоей смерти? Здесь сказано, что Коалиция взыщет из стоимости твоего имущества все расходы по этому делу. Но кто получит то, что останется?
Прежде чем повернуться и ответить, он аккуратно заправил рубашку:
— У меня нет ни дальних, ни близких родственников. После того как мои текущие счета будут оплачены, все имущество перейдет по наследству… — Его взгляд скользнул в сторону, остановившись на чем-то в дальнем углу комнаты.
— Это понятно, но кто твой наследник? Не может ли он стоять за всем этим?
Если бы она не знала его достаточно хорошо, она решила бы, что в этот момент он густо покраснел.
— Не наследник, а наследница…
— Что, твоя бывшая?
— Ни в коем случае. Я не оставлю этой жадной сучке ни цента! — Он стремительно повернулся к Джослин и посмотрел ей в глаза. — Я назвал тебя наследницей. Так что, если это тыменя подставила…
Она была потрясена:
— Ты назвал меня своей наследницей? И зачем же ты это сделал?
Он никогда не отличался особой сдержанностью, а тут его просто прорвало:
— Иди ты к черту, Джос! После того как мы почти целый день провели в постели и чуть не умерли в объятиях друг друга от сжигающей нас страсти, ты все еще задаешь мне этот дурацкий вопрос! Скажи, как мне еще доказать тебе, что я люблю тебя? Я бы уже давно признался, но тут все это свалилось как снег на голову!
Его слова привели ее в такой шок, что какое-то время она не могла осмыслить услышанное:
— Ты меня любишь?
Он глядел на нее все так же пристально, но голос его теперь стал намного нежнее:
— Да, Джослин, я люблю тебя. Скажу больше: и ты любишь меня!
В своем последнем утверждении он, похоже, сам не был уверен, — скорее, оно прозвучало как вопрос. Что ж, если он признался ей во всем, почему бы ей не ответить тем же? Она бросила кипу судебных бумаг на неубранную постель и шагнула в его объятия:
— О да! Я люблю тебя!
Долгий поцелуй последовал за этими словами.
Когда они наконец оторвались друг от друга, он прижался лбом к ее лбу, стараясь поскорее вернуть обоих к делу, не терпящему отлагательств.
— Как бы мне ни хотелось продолжить этот захватывающий обмен мнениями, но ты, кажется, говорила, что напала на какой-то очень важный след?