— Ты вольна в этом. Я не требую, а прошу. Пожалуйста, останься.
— А Коннор?
Коннор расхохотался и сказал:
— Он не станет бросать мне вызов сейчас, когда я на воле и не заперт. Я беру лодку и уплываю. Ты остаешься или едешь со мной?
Не веря своим ушам, я взглянула на Люка. Неужели это правда? Он не бросит Коннору вызов? Не станет сражаться с ним? Не вынудит остаться? Мужчины смотрели друг на друга так, словно готовы были сцепиться не на жизнь, а на смерть. Возможно, они уже это проделывали, причем не раз. И поэтому сейчас ни один из них не шевелился.
— Я не знаю.
— Надо же! — Коннор выругался. — Миранда, посмотри на меня. Ты знаешь, мы теперь связаны, и мы подходим друг другу.
В его пристальном взгляде я прочла, что дело и правда обстоит именно так. Но что-то в Люке заставляло меня задуматься: может, остаться? Внезапно я почувствовала, что разрываюсь и странным образом связана с обоими мужчинами.
Люк воздержался от каких-либо действий, выжидал.
Коннор подошел ко мне и погладил по щеке:
— Ты должна узнать, кто ты, прежде чем попытаешься уничтожить эту часть себя.
— Но ведь исследование Люка очень важно.
Люк улыбнулся, чересчур смело, на вкус Коннора.
— Исследование Люка! — презрительно усмехнулся Коннор. — Он рассказал тебе, что это исследование сделало с его дочерью Келли?
— Не смей говорить о ней! Ты недостоин произносить ее имя! — В считаные секунды Люк оказался подле Коннора и схватил его за шею. — Келли была моей приемной дочерью, ребенком жены от первого брака. Он уговорил ее сбежать с ним и обратил ее. — Люк отпустил Коннора, и тот упал на песок. Теперь стало ясно, кто одержит победу в битве.
Я широко раскрыла глаза, они стали не меньше луны:
— Ты ее обратил?
— Ей было интересно, каково это. — Коннор сел, опираясь на локоть. — Я оказал ей любезность. Мы могли бы жить вместе, жить вечно. Но он нашел нас, настроил ее против меня, а потом убил.
Глаза Люка потемнели до черноты. Он провел рукой по волосам и отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Затем снова повернулся ко мне:
— Да. Это было ошибкой. Я пытался ее спасти.
— Обратить ее обратно. — Коннор встал на ноги. — И в конце концов убил ее своим собственным вирусом.
— Мутация, — пояснил Люк. — Она должна была вылечиться, но… — Голос изменил ему.
Мне стало так жаль его… Я подошла к нему и взяла за руку, давая понять то, что осталось невысказанным.
— Не вышло. Люк, мне так жаль.
— Миранда! — Его взгляд встретился с моим, и в нем полыхнул тот таинственный золотой свет. — Пожалуйста, останься. Мы можем совершить столько открытий, спасти многих.
Я сделала шаг назад:
— Люк, я не готова и не хочу лечиться. Не сейчас. Не знаю, как и почему я пришла к такому выводу, но была уверена, что Коннор прав. Мне нужно было понять, чем я наделена, прежде чем избавиться от этого.
— Я иду с Коннором. На некоторое время. Но я вернусь, если сейчас ты меня отпустишь. Не пытайся нас остановить и не вынуждай меня вернуться прежде, чем я буду к этому готова. Обещай мне.
Люк вздохнул, потом обнял меня и крепко прижал к себе:
— Пожалуйста, вернись. Возвращайся скорей!
— Обязательно, — сказала я и коснулась его небритой щеки. — Золотая Борода.
— Милая моя сударыня Миранда. — Он склонил голову и поцеловал мне руку, так галантно и старомодно, но так сердечно.
Я затрепетала, но все же оторвалась от него и повернулась к Коннору:
— Поехали.
Люк оставил нас, когда Коннор занялся лодкой — маленьким моторным суденышком, которое, как он считал, домчит нас до места назначения. Я ему доверяла, потому что мы с ним связаны.
Но все же, когда я села рядом с ним в лодку и бросила последний взгляд на солнце, встающее из-за величественной громады дома, я спросила себя: не совершаю ли я самую большую ошибку в своей жизни?
Перевод М. Савиной-Баблоян
Кэтлин Кирнан
Ода Эдварду Мунку
Я вижу ее сидящей всегда на одной и той же скамейке. Она здесь, и не имеет значения, в какое время я прохожу через парк — поздним ли вечером в четверг, ранним ли в понедельник или же в предрассветных сумерках пятничного утра. Я — пианист в «Мартини-баре», что на пересечении улиц Колумба и 89-й; точнее, я играю на рояле чаще всего за чаевые и бесплатную выпивку. Если мне хочется прогуляться или становится невыносимой мысль о метро, а я не могу позволить себе такси — когда бы мне ни доводилось проделывать этот путь в темноте, которую нарушал лишь свет ламп уличного освещения, — она была здесь. Всегда на той же скамье, недалеко от Рэмбл и моста Боу, прямо напротив озера. Эта часть парка называется Вишневый холм. По правде говоря, я не настолько долго живу на Манхэттене, чтобы знать такие вещи, а кроме того, не отношусь к людям, которые заучивают наизусть топографию Центрального парка, — просто она сказала, что это место называется Вишневый холм, потому, что здесь растут вишневые деревья. Я посмотрел по карте в путеводителе — так и есть.