Откровенно говоря, Томас не мог упрекнуть местных в том, что они приняли его за богатого горожанина, хотя сам он родился в деревне еще беднее этой и сейчас был на мели. Этот прикид, дорогой темно-синий костюм и светло-серый галстук, Томас прихватил в бутике Международного аэропорта Кеннеди. Требовалась маскировка, а костюм, кожаный портфель и нехитрые манипуляции перочинным ножом перед зеркалом в мужской уборной превратили его из невозмутимого студента с конским хвостом в молодого бизнесмена.
От преследователей Томас сбежал, но из-за отсутствия денег был вынужден принять незаконное предложение администратора. С тех пор такие предложения он принимал десятки раз — использовал свои способности, чтобы задурманивать головы служащим авиакомпаний, таможенникам или, например, таксисту, который увез его на целых сто миль от города в эту горную деревеньку. Каждый раз он серьезно нарушал закон, — впрочем, какая разница? Если настигнут ему подобные, Томасу все равно не выжить. Только вот в Гвадалахаре следовало переодеться во что-то другое. Деревенские жители костюмы за тысячу двести долларов не носят.
Отражения костюма, из-за которого он был белой вороной, Томас не видел, потому что перед зеркалом поставили жертвенник для душ умерших. На многоярусном жертвеннике расположились вручную вырезанные из дерева скелеты, каждый из которых обозначал умершего, но не забытого. Они все имели разный вид. Один, например, скалился Томасу, сжимая в маленькой руке крошечную бутылку «Дос эквис» — вероятно, любимого пива покойного. Рядом стояла настоящая бутылка «Дос эквиса», специально для духа, который сегодня вечером, в El Dia de los Muertos, День мертвых, придет в гости.
«Самый удачный день для возвращения блудного вампира», — подумал Томас.
Неприязнь к городскому хлыщу позволила местным забыть о страхе. Нет, они не успокоились: все, как один, буравили Томаса подозрительными взглядами, но хотя бы пистолеты в покое оставили. Зато когда выстрел вспорол штукатурку потолка, подскочили от страха.
Стреляла девушка. Застыв в центре обеденного зала, она словно не заметила, что как минимум человек десять взяли ее на мушку.
— Где мой брат? — повторила она, целясь в бармена, которому резко расхотелось веселиться.
— Опустите ружье, secorita, у вас здесь врагов нет, — заверил бармен, глядя на девушку с вполне понятной тревогой. — Я уже сказал: вашего брата никто не видел.
— Его машина у кладбища. Он взял ее напрокат: в договоре его имя, а на переднем сиденье отпечаток его руки, кровавый отпечаток!
Девушка швырнула на стойку договор, но это не произвело на бармена никакого впечатления.
— Охотно верю, но я уже сказал: у нас тут деревня, а не город. Будь ваш брат здесь, кто-нибудь бы его увидел.
Дзынь! Дзынь! Дзынь! Стаканы на полке за его спиной один за другим взорвались как хлопушки. Стреляла не девушка, хотя дробовик она так и не опустила. Томас медленно поставил на стол свою бутылку.
— Кто-то здесь понимает, о чем речь, и пусть лучше признается. Сейчас же! — Девушка обвела взглядом собравшихся, большинство из которых целились в нее. Почему-то ее это совершенно не беспокоило.
— Я видел чужака, — проговорил плотный коротышка в типично фермерском наряде — вытертых джинсах, фланелевой рубахе и соломенной шляпе, — сидящий за столиком у двери. — Он по кладбищу шлялся, могилы фотографировал. — Коротышка встал.
— Да, он журналист, — кивнула девушка. — Собирал материалы для какой-то статьи и обещал, что мы встретимся в этой закусочной.
— Я его прогнал! — объявил коротышка. — Сегодня день мертвых и тех, кто их вспоминает. Чужие нам не нужны.
— Но он не уехал. Его машина по-прежнему здесь.
Коротышка пожал плечами и опустился на стул:
— Журналист говорил, что хочет снять церковь. Я видел его на дороге в город. Больше ничего не знаю.
— Это белое здание на въезде в деревню?
— Да, — вместо коротышки ответил бармен. — Если хотите, покажу. — Бармен жестом подозвал парня, который весь вечер носился по залу — убирал со столов, протирал стойку. — Паоло меня заменит.
— Вы что, на улицу пойдете?
— Но ведь совсем темно!
— Вы что, свихнулись?
Изумленные голоса доносились со всех сторон, но бармен лишь отмахнулся и, вытащив из-за стойки дробовик, любовно его погладил: