– И вы с нами, – сказал Петр Алексеевич. – Разделите ужин…
– А что его делить? – затараторила Полина. – Я много наготовила. Чтоб и на завтра.
– Откушайте с нами. – Вежливый он был такой, что просто невозможно отказать. И она села за их стол и вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что дети с аппетитом едят, да и он тоже, только ему, видать, вроде неудобно есть левой рукой, или и это тоже так положено? И Полина – чтоб проверить – тоже переложила вилку в левую. Медленно от непривычки подносила ко рту желтые кусочки сала. «Как в кино, – представилось ей. – И хорошо-то как».
Другая бы долго думала. И ведь было над чем. А она уже через неделю сказала Петру Алексеевичу:
– Нет мне покоя. Я у вас буду жить. А так я ночи не сплю, все думаю, не угорели ли. Вы ж городские, печку топить не можете.
Сказал он ей что-нибудь на это, она теперь не помнит. Или нет. Наверное, нет. Но все равно она бы его слушать не стала. А когда пришла с вещами, Сеня, дурачок, стал кидать в нее кубики. Пока просто ходила – ничего, а пришла с сундучком – обиделся за мать. И ведь пришла домработницей, ни про что другое не думала, а хлопец не поверил. А вскоре побежала в загс к подружке. «Я тебе тогда «Красную Москву» дарила, а сейчас вот тебе пудреница (из ракушек, крымская, а на стеклышке дерево-стрелочка – кипарис называется, три волнистые линии – море и белое пятнышко – парус), разведи ты меня». И послала Васе бумажку. Писала и письмо, но порвала. Хотела выразить вот что: извини, Вася, я ошиблась, мне сейчас чужих детей надо ставить на ноги, а главное, мне о тебе вспоминать почему-то стыдно. Сама не пойму – тогда на меня помрачение нашло или сейчас? Вот из-за этого стыда и не послала. Жалко было Васю. Он-то не виноват.
Как уехала из дому к Петру Алексеевичу, то и своих бывших свекров почти не видела. Мать говорила – пошумели. Но так, больше от оскорбления, чем от потери. Ведь это от матери Васи Полина узнала музыкальное такое слово «мезальянс». Говорила та это слово, когда Полина приходила к ним ранней весной мыть окна. Значит, что разошлись, это хорошо? Так нет же, плохо! Вот если б образованный Вася бросил Полину – было бы, по их разумению, правильно. А то, что Полина сама строила, сама и ломала, было и возмутительно, и по-хамски, и черт знает еще как! Свекор разыскал ее в конторе и дрянно обозвал. («Бронхеи очистил», – как сказал бы Кузьма.) Полина тогда взяла папку-скоросшиватель и со всего маху ударила его по щеке. И на следующий день ее уволили. Петр Алексеевич возмутился тогда, хотел идти к начальству шахты, Полина отговорила:
– Не надо! Не ходите! Детям лучше будет, если я буду дома.
– Детям? При чем тут дети! Поля, я вас убедительно прошу не ломать свою жизнь из-за моих детей. Я не могу принять такой жертвы. Считаю ее бессмысленной. Вам надо работать, учиться…
– Я буду! Буду! – успокаивала его Полина. Так вот все и было тогда…
– Дай Бог, дочка, тебе такого мужа, как твой отец. Дай Бог! Я ведь счастливая, Мариша, самая счастливая.
– Сейчас таких нет. Папа у нас не от мира сего. Знаешь, с такими сейчас счастья не найдешь. Я просто на минуточку себе представила: кого-то из моих знакомых усылают из Москвы… В глушь, от театров, от музеев, от магазинов московских…
– Ну и что?
– Ужас! Я уже не говорю о том, что моя незнакомая родная мама бросает консерваторию, едет за ним. По нынешнему времени – это чудо, небывальщина! А потом возникаешь ты. Папино счастье…
– И он мое, Мариша, и он мое счастье…
– Вам надо было нарожать кучу детей, Поля…
– Дурочка! А война! А голод после войны? Он, знаешь, какой с фронта пришел? Весь дергался.
– Помню…
– Ну вот…
– На Светке это не отразилось?
– Господь с тобой!
– Светка у нас, Поля, не из костей и мяса, она у нас из твердых сплавов.
– Характер такой, Мариша. Папка и хотел, чтоб она была сильная. И правильно. Хорошо ведь, когда человек знает, что ему надо… Вот ты, например…
– Полечка, золотко! Меня ты не трогай. Я тоже знаю, чего хочу, только это трудно заметить. Мои цели маленькие, простенькие… Вот я перебралась в Москву. Потом я, наверное, выйду замуж…
– Обязательно выйдешь!
– А потом… Потом, Поля, что будет потом, ты не знаешь?
– А ты роди…
– Может, рожу, может, не рожу… Но у меня нет далеких перспектив. У меня только ближние. Сегодня, например, я хочу, чтоб было всем весело. Я вообще хочу, чтобы у меня в доме всегда были люди. Чтоб с вокзала, откуда бы ни приезжали, шли ко мне. Знаешь, за что я ненавижу москвичей? За этот их постоянный стон: надоели приезжие!
– Ой, Мариша, их же понять можно. Ты ж посмотри, сколько народу в магазинах. И все периферия. Ее же где-то положить спать надо! Значит, самим потесниться.
– Пускай спят у меня. Я буду рада. Ведь может же быть, Поля, так, что у человека нет другого таланта, как только бездомным постель стелить?
– Эго у тебя-то нет таланта? Ты такая у нас умная!
– Кто это распространяет про меня нелепые слухи? Папа?
– Ой, Мариша, ты меня пугаешь!
– Учусь у своей дочери никогда ничего не бояться.
– Слава Богу, ей не было еще в ее жизни чего бояться… В сорок девятом году рожденная. Это вы с Сеней слабые. Войну пережили детками…
– Сенька меня осуждает?
– Та за что?
– Это же его любимая тема… Ложные престижные ценности… Москву наводнили бездарности, обладающие пробивной силой. Интеллигенция потеряла свои устои. Он у нас злой, наш Семен.
– Да ты что, Мариша… Он добрый. И тебя он любит. И знаешь, как будет рад, если ты тут счастье свое найдешь.
– Найду, найду, Поля! У меня тут все получается. Наверное, я из тех, у кого она есть, эта самая пробивная сила…
– И чего на себя человек наговаривает!
– Полечка! Я же себя хвалю. Пробивная сила – это прекрасно. Нынче люди-танки в моде. Прутся такие на широких гусеницах, земля трещит.
– Во все времена, Мариша, такие были… Вот мой бывший свекор… Рабочих с поверхности снимал, чтоб дом ему выложили. И стоит себе, смотрит на них, как чурка с глазами. Не стыдно!
– Поля! В порядке бреда… Осталась бы ты со своим Василием, ездила б сейчас в машине. Была бы жена ответственного…
Полина ничего не ответила. Пошла к раковине мыть посуду.
– Молчишь? – Мариша прижалась к ее спине. – Ты права, Поля. Человеку только человек нужен. И музеями, театрами да теплым сортиром его не заменишь. И даже машиной. А наш папка лучше всех. И ты тоже.
– Ну вот, и похвалились, – сказала Полина, ставя в сушилку кофейную чашечку. – Ты скажи, что тебе сделать? Хочешь, накручу домашних котлет? Я у тебя видела и перчик, и чесночок… А лук я теперь в фарш пережариваю, гораздо лучше получается, котлеты нежнее.