Все эти разоблачения имели и политическую составляющую. Александр I и его «молодые друзья» были виновны в тех же грехах, что и карамзинисты, тогда как Екатерина II, к примеру, относилась к русской национальной традиции с искренним уважением. Поэтому недоверие царя к адмиралу имело под собой основания и было взаимным. В спорах о «новом слоге» заключался парадокс. Его приверженцы (за исключением Карамзина, как ни удивительно) выступали за свободу личности, всеобщее образование и представительное правительство, но их вдохновляли иностранные образцы, а это означало дальнейшее усугубление зависимости России от европейских традиций. Шишков же упорно отстаивал право России быть «русской», но эта «русскость» обрекала крестьян на несвободу и безграмотность [Стоюнин 1877, 2: 534; Щебальский 1870: 214].
Поскольку основной движущей силой реформ было государство, а правящая элита находилась под чужеземным влиянием, которому Шишков противился, его борьба за сохранение культурных традиций никак не могла служить поддержкой существующей государственной системы – или даже существовавшей в недавнем прошлом. Несмотря на дорогие его сердцу воспоминания о Екатерине II и его попытки снять с нее и Петра I вину за ущерб, причиненный вестернизацией, Шишков не мог не понимать, что сложившееся положение было логичным результатом исторического развития России в XVIII веке [Лотман, Успенский 1975: 175; Шишков 1818–1834, 2: 462]. Между тем золотой век, о наступлении которого он мечтал, включал в себя элементы, явно порожденные современностью[83]. Он брал за образец старую литературу на церковнославянском языке, но предлагал не возрождать ее в прежнем виде, а сплавить ее с современной светской литературой таких авторов, как Ломоносов и Державин. Это, однако, довольно плохо согласуется с его идеей духовного единения дворян с крестьянами. То, к чему призывал Шишков, было невозможно по своей природе, как невозможно быть одновременно кротким, как голубь, и хитроумным, как змея. Для этого самодержавию и дворянству понадобилось бы соединить изощренность екатерининского Петербурга с духовным смирением старой Московии.
Выдвигавшиеся Шишковым концепции языка, литературы, истории и морали, несмотря на их неточности и противоречивость, отражали идеи, витавшие в воздухе, но окончательно еще не сформулированные. Он придал этим идеям единый смысл, направленный против вестернизации. По мере того как распространялись слухи о грядущих реформах Александра I и Россия вступала в период, ознаменованный Аустерлицем, Тильзитом и Бородином, доктрины Шишкова выглядели все более привлекательно в глазах раздраженного и напуганного дворянства.
Глава 2
Политика правительства и общественное мнение
1801–1811
В первое десятилетие своего правления Александр I вызывал осуждение у многих дворян, которым, как и Шишкову, не нравились проводившиеся и планировавшиеся реформы: ограничение самодержавия, облегчение тягот крепостного права, ужесточение требований к образовательному цензу при поступлении на государственную службу. В периоды 1801–1805 и 1807–1812 годов консервативная оппозиция проявляла недвусмысленную враждебность по отношению к посягательствам на абсолютизм и на свои привилегии. Поддержав войну Третьей коалиции и противодействуя возможности российско-французского союза, после 1805 года движение консерваторов окрасилось в националистические тона. Оно развернулось не только в Санкт-Петербурге и Москве, но с не меньшим размахом и в провинции, объединив представителей разных поколений, сановников и служащих низшего ранга, мелкопоместных дворян и отошедших от дел вельмож.
В начале данной главы будет рассмотрено несколько примеров индивидуального протеста против правительственной политики, а затем ее восприятие обществом в целом. Обзор общественного мнения поневоле носит субъективный характер и основан на общих впечатлениях, поскольку источников, содержащих соответствующую информацию, мало и достоверность ее невозможно проверить. Однако все имеющиеся источники оценивают преобладавшие в обществе настроения примерно одинаково, и именно на основе этих настроений формировалось мнение широкой публики. Несмотря на многочисленные неточности, эти источники, как мне кажется, дают представление об умонастроении образованных людей того времени.
83
Вяземский говорил, что «Шишков был не столько консерватор, сколько старовер» [Вяземский 1878–1896, 10: 288].