– У нас, – говорил Фарьен, – народу больше, чем может собрать король Клодас. Право на нашей стороне, ведь дело идет о жизни наших сеньоров; защищая их, мы обретем и честь земную, и награду небесную; ибо долг велит идти на верную смерть, спасая жизнь законного властелина. Погибнуть за него – все равно что погибнуть в бою с Сарацинами.
Рыцари, слуги, горожане и дети горожан собрались вокруг дворца числом более тридцати тысяч. Завидев их, король Клодас невозмутимо потребовал доспехи. Он надел кольчугу, подвязал шлем, повесил на шею щит и укрепил с левого боку отточенный меч. Затем он показался в окне, держа в руке большую боевую секиру.
– Фарьен, – спросил он у сенешаля, заметив его в толпе, – что такое, чего хотят все эти люди?
– Они требуют вернуть своих законных сеньоров, сыновей короля Богора.
– Как, Фарьен! Разве они не мои люди, как и вы?
– Сир король, мы пришли сюда не для того, чтобы пререкаться. У меня были на попечении двое сыновей короля Богора; вы должны вернуть их нам. После этого требуйте, что вам угодно, вы увидите, что мы готовы уважить ваше право; но если вы откажетесь выдать нам детей, мы сумеем их отнять; среди тех, кого вы тут видите, все как один готовы умереть, только бы защитить их от вас.
– Что ж, пусть каждый поступает, как может. Если бы не ваши угрозы, возможно, я согласился бы по доброй воле на то, в чем теперь вам отказываю.
Приступ начался: напряглись луки и арбалеты, закружились пращи. Тысячами взвились камни, стрелы, арбалетные болты. Затем запалили огонь и начали метать его из пращей. Вот Клодас велит открыть главные ворота и выезжает с тяжелой секирой в руке. Дротики сыплются на него дождем, пронзают кольчугу; он держится стойко, и горе тому, кто отважится подойти слишком близко! Но, наконец, Ламбег раздвигает толпу, пробирается к нему и пронзает верх его плеча острием своей глефы[38]. Король не удержался на коне; чтобы не упасть плашмя, он приник к стене и с превеликим усилием извлек окровавленное железо. Ламбег вновь принялся за дело; и вот, продержав оборону изрядное время, Клодас пошатнулся и упал без памяти. Тот придавил его коленом, отвязал шлем и уже поднял руку, чтобы отсечь ему голову, когда подъехал Фарьен, весьма кстати, чтобы вырвать жертву у него из рук.
– Ты что собрался делать, племянничек? Ты хочешь убить короля, которому дал присягу? Даже если бы он лишил тебя наследства, ты был бы обязан защитить его от смерти.
– Как! сын непотребной матери, – воскликнул Лам-бег, – вы хотите уберечь бесстыжего изменника, который опозорил вас, а нынче угрожает жизни наших законных сеньоров?
– Племянник, выслушай меня: никому не дозволено домогаться смерти своего сеньора, не отозвав у него прежде свою присягу. Что бы ни делал Клодас, и что бы ему ни вздумалось делать еще, мы его люди и обязаны беречь его жизнь. Мы восстали против него единственно ради спасения детей нашего первого сеньора, отданных нам на попечение.
Говоря все это, Фарьен ухватил шлем Клодаса за наносник и приоткрыл ему лицо. А король, который прекрасно слышал его слова, промолвил:
– Ах! Фарьен, да воздастся вам за это! Возьмите мой меч, я отдаю его самому верному из рыцарей. Я верну вам обоих детей; но им нечего было опасаться, даже если бы я запер их в башне Буржа.
Фарьен немедленно отдал приказ прекратить осаду. Он возвестил жителям Ганна, что король Клодас согласен вернуть детей и что близок час, когда они их увидят. Затем он вошел во дворец вместе с Клодасом; двух борзых собак, всеми признаваемых за сыновей короля Богора, привели и отдали в руки наставникам. Показав их народу, собравшемуся под стенами замка, Фарьен увел их обратно в башню. Многие бранили его за то, что он уберег короля Клодаса от смерти, а пуще всех кипел от ярости Ламбег, памятуя, какой случай он упустил. Но в башне царило веселье по случаю вызволения и возвращения детей.
Когда настала ночь, в тот самый час, когда девица Сарейда развеяла чары, на месте Лионеля и Богора вновь очутились борзые. Вообразите же себе изумление, горе, возмущение рыцарей Ганна!
– Клодас нас обманул! – вскричали они. – Давайте же вернемся к нему, растерзаем его на тысячу клочьев, все предадим огню и крови!
Из них более всех горевал Фарьен. Он заламывал руки, раздирал свои одежды, царапал себе лицо, рыдал и испускал вопли, слышные издалека. Поднялся такой вселенский шум, что и Клодас, наконец, уловил его отголоски. Он спросил, откуда доносятся эти возгласы.
38
Название глефы, или глевии (фр. glaive), производят от латинского gladius (меч). Однако ее следует отличать от обычного меча или шпаги – обоюдоострого оружия, носимого в ножнах на поясе. В эпоху создания романа глефа представляла собой короткий меч с одним режущим краем, насаженный на древко длиной до полутора метров. Это было оружие «длины достаточной, чтобы нанести первый удар», как поясняет далее Владычица Озера в своем наставлении о рыцарстве (см. стр. 84). Парис в своем словарике малоупотребительных слов приравнивает глефу к копью и кабаньей пике. В тексте романов эти названия тоже иногда выступают как синонимы. Вероятно, эти виды оружия были тогда близки по форме и функции. Меч (еще не отличимый от шпаги и обозначаемый тем же словом) использовался для ближнего боя и обычно вступал в дело только после поломки или утраты глефы. (