Мессир Ивейн вернулся к юноше; он велел ему нарядиться в самые красивые одежды и повел его ко двору сквозь многолюдную толпу, жаждущую увидеть прекрасного отрока, о чьем прибытии уже было объявлено и кому предстояло принять облачение и звание рыцаря.
Они спешились у ступеней парадной залы; король с королевой ожидали их и вышли навстречу мессиру Ивейну, взяв его под руки с обеих сторон; они усадили его на роскошное ложе, а юноша стал перед ними на зеленой траве, устилавшей залу. Все взирали на него с превеликим удовольствием, а его нарядные одежды еще умножали приятное впечатление от его наружности.
– Дай ему Бог стать человеком чести! – воскликнула тут королева, – а красоты в нем столько, сколько может быть отмерено смертному.
Королева смотрела на него так долго, как только можно смотреть, не привлекая внимания; да и он не упускал случая взглянуть на нее, не постигая, как могли в одной женщине сойтись воедино столь дивные черты. До того дня в его помыслах ни одна не могла сравниться с Владычицей Озера; однако же какое несходство между нею и королевой! И в самом деле, госпожа Гвиневра была всем дамам дама, тот родник, откуда, чудилось, проистекает все, что способно чаровать взоры; а если бы он уразумел все благородство ее сердца, всю доброту ее души, он был бы очарован еще более.
– Как зовут этого юного красавца? – спросила она.
– Госпожа, – ответил мессир Ивейн, – я ничего о нем не знаю. Догадываюсь только, что он из страны Галлии, такой у него говор.
И вот королева склоняется к юноше, берет его за руку и вопрошает, из какой страны он родом. Услыхав этот нежный голос, ощутив прикосновение этой руки к его руке, юноша вздрогнул, как будто внезапно пробужденный. Он уже не помнит, о чем его спросили, он не ищет ответа. Королева видит его смятение, причину которого, быть может, отчасти уже подозревает; но, чтобы немного привести его в чувство, она поднялась и, сама не особо заботясь о том, что говорит, проронила:
– Этот юнец, похоже, недалекого ума; или сдается мне, по меньшей мере, что он дурно воспитан.
– Госпожа, – возразил мессир Ивейн, – кто знает, вдруг ему не велено называть свое имя?
– Может быть и так, – сказала королева; и она удалилась в свои покои.
В час Вечерни мессир Ивейн проводил юношу к ней; они вместе спустились в сад, простершийся до берега моря. Чтобы туда попасть, надо было пройти большую залу, где покоился раненый рыцарь. В саду они нашли короля, баронов и тех, кому назавтра предстояло посвящение.
На обратном пути им снова пришлось пересечь большую залу. Язвы раненого рыцаря источали такое зловоние, что вблизи него все зажимали носы полами плащей и спешили поскорее выбраться вон.
– Отчего, – спросил юноша, – те, кто впереди нас, прикрывают себе носы?
– Это из-за одного тяжко изувеченного рыцаря, – ответил Ивейн, – чьи язвы смердят.
И он расказал, как этот рыцарь явился требовать того, на что никак невозможно было согласиться.
– Я бы не прочь увидеться с ним, – сказал юноша, – подойдем поближе.
– Сир, – спросил он его, – кто вас так изувечил?
– Один рыцарь, которого я убил.
– Почему вы не даете извлечь у вас железо?
– Потому что я еще не нашел никого настолько смелого, чтобы за это взяться.
– Не позволите ли мне попробовать?
– Разумеется, на тех условиях, что я оговаривал.
Юноша на миг задумался.
– Пойдемте, – сказал ему Ивейн, – не вам мечтать о подобных подвигах.
– Отчего же?
– Лучшие храбрецы двора отказались от этого, а кроме того, вы не рыцарь.
– Как! – воскликнул раненый, – разве он не рыцарь?
– Нет, но нынче же утром станет им; видите, он уже нарядился[62].
Юноша не проронил более ни слова и последовал за мессиром Ивейном, напоследок послав приветствие раненому рыцарю, а тот в свой черед пожелал, чтобы Бог дал ему стать человеком чести.
Столы было расставлены и скатерти расстелены; они сели за трапезу, а после нее мессир Ивейн вернулся с юношей домой. С наступлением ночи он отвел его в церковь, где тот бдел до рассвета. Затем мессир Ивейн, ни на миг его не покидавший, снова привел его в дом и уложил спать до самого часа великой мессы, которую ему надлежало прослушать вместе с королем. Ибо в торжественные дни Артур имел обыкновение присутствовать на божественной службе в самом высоком храме города. Прежде чем пойти туда, приготовили доспехи, которые королю предстояло раздать тем, кто примет посвящение. Возвратясь из церкви, Артур удостоил удара[63] каждого из них и принялся препоясывать мечами.
Но юноша, вместо того чтобы после мессы последовать за королем, как прочие, прошел в большую залу и сказал раненому рыцарю:
63
Т. е. ударил плашмя мечом по плечу, как положено в церемонии посвящения в рыцари. (