Объяснялась эта ошибка весьма просто: Ксирдаль не знал, что под названием «Упернивик» значится не только поселок, но также и остров. Вот и все. Определив математически место падения болида, он положился на какую-то жалкую карту, вырванную из старого школьного атласа. Эту самую карту он сейчас извлек из своих бесчисленных карманов и развернул перед разъяренным банкиром. На этой карте было, правда, указано, что точка земного шара, расположенная на 72°51′30'' северной широты и на 55°35′18'' западной долготы, находилась поблизости от поселка Упернивик, но она считала излишним пояснить, что этот поселок, который, если верить карте, находился на материке довольно далеко от берега, на самом деле был выстроен на острове того же названия и тянулся вдоль самого берега моря. Зефирен Ксирдаль, не дав себе труда произвести более тщательные поиски, поверил на слово этой чересчур приблизительной карте.
Да послужит это уроком! Пусть читатели углубятся в изучение географии и, главное, не забудут, что Упернивик — остров. Приобретенные познания могут оказаться для них полезными, если им невзначай придется вступить во владение болидом стоимостью в пять тысяч семьсот восемьдесят восемь миллиардов.
Но дела с уостонским болидом это никак не уладит.
Если бы участок можно было пометить на чертеже несколько южнее, то такой обман мог бы оказаться полезен в случае небольшого отклонения курса метеора. Но так как Зефирен Ксирдаль допустил неосторожность, пополнив познания его превосходительства господина Бьярна Хальдорсена по космографии, и согласился на контроль, который сейчас оказывался весьма неудобным, то даже и это скромное жульничество становилось невозможным. Приходилось, чего бы это ни стоило, примириться с создавшимся положением и вступить во владение купленным участком, расположенным частью на море, частью на земле.
Южная граница этой второй и наиболее интересной части участка, как выяснилось при самом последнем обследовании, проходила в тысяче двухстах пятидесяти одном метре от северного берега Упернивика, а его длина, равнявшаяся трем километрам, значительно превосходила ширину острова в этом месте. Из этого вытекало, что восточную и западную границу можно было обозначить только в открытом море. Зефирен Ксирдаль таким образом получил немногим больше двухсот семидесяти двух гектаров, вместо купленных и оплаченных девяти квадратных километров, что делало куда менее выгодной эту покупку недвижимой собственности. Другими словами, он попал впросак.
Что же касается падения болида, дело было вовсе дрянь. Пункт, куда Ксирдаль с такой ловкостью направлял болид, оказывался в открытом море. Ксирдаль, правда, считался с возможностью отклонения. Поэтому-то он и «дал себе волю», добавив по полторы тысячи метров во всех направлениях вокруг этой точки. Но в какую сторону произойдет отклонение, — вот это было ему неизвестно. Метеор мог упасть на сократившуюся часть территории, которая оставалась в его распоряжении. Но с таким же успехом могло произойти и обратное. Отсюда и волнение господина Лекера.
— Что же ты теперь намерен делать? — спросил он своего крестника.
Зефирен Ксирдаль в знак полного неведения поднял руки к небу.
— Да ведь нужно же что-нибудь предпринять! — с возмущением воскликнул Лекер. — Ты обязан вывести нас из этого тупика!
Зефирен Ксирдаль на мгновение задумался.
— Первое, что нужно сделать, — произнес он наконец, — это — оградить участок и построить на нем сторожку, в которой мы могли бы поселиться. А потом видно будет!
Господин Лекер принялся за дело. За неделю матросы с «Атлантика» при помощи нескольких гренландцев, соблазнившихся высокой оплатой, соорудили проволочную ограду, оба конца которой спускались в море, а также построили дощатую сторожку, которую обставили самым необходимым.
Двадцать шестого июля, за три недели до того дня, когда должно было произойти падение болида. Зефирен Ксирдаль принялся за работу. Произведя несколько наблюдений за метеором в высших слоях атмосферы, он вознесся в высочайшие сферы математики. Вновь произведенные расчеты только подтвердили правильность его первоначальных выводов. Ошибки не было. Отклонения не произошло. Болид упадет точно в заранее указанное место, то есть на 72°51′30'' северной широты и на 55°35′18'' западной долготы.
— Другими словами — прямо в море! — с трудом скрывая бешенство, проговорил господин Лекер.
— Да, в море, — с полнейшим спокойствием подтвердил Ксирдаль, который, как подобает истому математику, испытывал лишь удовлетворение от сознания, что расчеты его были так поразительно точны.
Но тут же перед ним встала и другая сторона вопроса.
— Вот дьявольщина! — проговорил он уже по-иному, нерешительно взглянув на крестного.
Лекер старался сохранять спокойствие.
— Послушай, Зефирен, — заговорил он благодушным тоном, каким принято говорить с детьми. — Не станем же мы сидеть сложа руки? Произошла ошибка — нужно ее исправить. Раз уж ты сумел достать болид с неба, то для тебя будет просто детской игрой заставить его уклониться на несколько сот метров.
— Вам представляется, что это просто! — сказал Ксирдаль, покачивая головой. — Я воздействовал на метеор, когда он находился на высоте четырехсот километров. На этом расстоянии земное притяжение оказывало влияние лишь в такой мере, в какой количество энергии, которым я воздействовал на одну из его сторон, было достаточно, чтобы вывести его из равновесия. Теперь все обстоит иначе. Болид находится гораздо ниже, и земное притяжение влияет на него так сильно, что незначительное увеличение или уменьшение энергии ничего уж не изменит. С другой стороны, если абсолютная скорость движения болида и уменьшилась, то зато значительно возросла его угловая скорость. Он сейчас проносится с быстротой молнии, и у нас не хватит времени, чтобы успеть оказать на него воздействие.
— Значит, ты ничего не можешь сделать? — произнес Лекер, кусая губы, чтобы сдержать гнев.
— Я этого не сказал, — поправил его Зефирен Ксирдаль. — Но это дело трудное. Попытаться, разумеется, можно…
И он действительно «попытался» с такой настойчивостью, что 17 августа уже считал себя вправе надеяться на успех. Болид, отклонившись от своего пути, должен был упасть целиком на твердую почву, метрах в пятидесяти от берега — расстояние достаточное, чтобы исключить всякую опасность.
К несчастью, однако, в последующие дни разыгрался страшный шторм, который с неимоверной силой потряс корабли, стоявшие на упернивикском рейде, и пронесся по поверхности всего земного шара, так что Ксирдаль с полным основанием стал опасаться, что траектория болида может измениться под влиянием такого бурного передвижения огромных воздушных масс.
Этот шторм, как уже известно, улегся в ночь с 18-го на 19-е, но жители сторожки не воспользовались отдыхом, который им предоставила успокоившаяся стихия. Ожидание грядущего события не позволило им ни на минуту сомкнуть глаз. Полюбовавшись в половине одиннадцатого вечера заходом солнца, они менее чем через три часа снова увидели дневное светило, поднимавшееся в почти свободном от облаков небе.
Падение произошло точно в час, назначенный Ксирдалем. В шесть часов пятьдесят семь минут тридцать пять секунд яркий свет словно разорвал воздушное пространство на севере, почти ослепив господина Лекера и его крестника, которые уже час, стоя на пороге своей сторожки, следили за горизонтом. Почти одновременно послышался глухой гул, и земля содрогнулась от толчка огромной силы.
Метеор упал.
Первое, что увидели господин Лекер и Зефирен Ксирдаль, когда снова обрели зрение, была возвышавшаяся на расстоянии пятисот метров от них золотая глыба.
— Он горит! — в страшном волнении проговорил господин Лекер.
— Да, — подтвердил Ксирдаль, который не мог произнести ничего, кроме этого коротенького слова.
Но понемногу они успокоились и начали отдавать себе более ясный отчет в том, что они видят.
Болид действительно был раскален добела. Температура его должна была быть выше тысячи градусов и приближаться к точке плавления. Его пористая структура сейчас ясно была видна, и Гринвичская обсерватория вполне правильно в свое время сравнивала его с губкой. Бесчисленные канальцы, прорезая поверхность, несколько потемневшую при остывании, позволяли взору проникнуть в глубину, где металл был раскален докрасна. Расходясь и перекрещиваясь в тысяче извивов, канальцы образовывали бесчисленное множество лунок, из которых со свистом вырывался перегретый воздух.