Звездными ночами, собравшись у дымящих костров, загорелые, умудренные опытом старики чабаны подолгу толковали о войне.
— Не иначе как опять германцы мутят воду, больше некому, — высказал свои догадки Ншан.
— Может быть, и французы, — вставил Хачик. — Вот скоро Гугас вернется, тогда и узнаем.
— Я все думаю и никак в толк не возьму: почему это люди вечно воюют между собой? Земли им не хватает, барашков пасти негде? Не должно быть. Посмотришь — кругом земли вроде много, — недоумевал старик Мазманян.
— Это все оттого, что люди слишком умными стали, всякие там машины, пароходы выдумали. В прошлый раз Атеш рассказывал, что в Сивасе он видел арбу без лошадей и без быков, сама, говорит, двигается, — принялся рассказывать Мигран.
— А по-моему, все оттого, что много богачей развелось. Богатому человеку все мало, ему еще больше хочется. Он все думает, как бы у соседа последнее отнять. Вроде наших Манукяна и Каракозяна. Дай им волю, так они последнего барашка у тебя заберут. — Хачик задумался. — Посмотрим, что белый царь скажет, он тоже ведь порядочный вояка.
Залаяли собаки. На тропинке показался всадник, он еще издали закричал:
— Ге-ей! Скажите, где сейчас Мазманян? Где Хачик?
Все бросились навстречу всаднику.
— Что случилось? Какая беда стряслась? — спросил Хачик.
— Войну объявили, — сказал приезжий, слезая с коня. — Писарь сказал: завтра на площади султанский указ будут читать. Просили вас срочно вернуться в город.
— Кто объявил? Кому объявили?
— Всем.
— Скажи толком: кому всем?
— Точно не знаю: кажется, турки объявили войну всем государствам: французам, англичанам, русским да еще кое-кому.
— Да что они, с ума, что ли, сошли?
— Уж этого я сказать не могу, дядя Хачик, может быть, и сошли.
Оседлав коней, Мазманян с Хачиком поспешили в город. По дороге они повстречали конных жандармов, спешивших в дальние деревни с извещением о войне.
Городские власти постарались придать торжественный вид городу: на столбах базарной площади развесили разноцветные бумажные фонари, а около управы с самого утра играл оркестр. В девять часов в дверях управы появился уездный начальник в сопровождении бинбаши. Уездный начальник был в черном костюме и новой феске[8], бинбаши — в новой форме цвета морской волны, с медалями на груди. Позади, на почтительном расстоянии, шли двое полицейских.
Из управы вынесли стол и накрыли его зеленой скатертью. Вокруг стола толпились люди. Когда их собралось довольно много, писарь по знаку уездного начальника, откашлявшись, стал громко читать султанский указ.
Присутствующие многое не поняли: какие-то высокопарные арабские или персидские слова. Но одно было ясно: для того чтобы «положить конец бесчинствам русских, англичан и французов», султан Турции и халиф всех мусульман призывает своих правоверных храбро воевать во имя веры и престола. После писаря выступил мулла в белой чалме и сказал коротенькую речь, в которой объяснил, что всех воинов султана, которым суждено пасть на поле брани, на том свете ожидает райское блаженство. Мулла тут же предложил присутствующим записаться добровольцами. Несколько молодых турок подошли к столу. Пока писарь записывал их имена, стоявшие в задних рядах стали расходиться, их примеру последовали другие, и вскоре площадь опустела.
Вечером жгли фейерверк. Кофейня и питейное заведение, принадлежавшие городскому богачу Каракозяну, были полны. До поздней ночи на площади горланили пьяные. Армяне, как всегда, с наступлением темноты удалились в свои кварталы. В эту ночь они особенно бдительно охраняли все улицы.
Вскоре власти начали призывать в армию и армянское население, но армяне повсеместно уклонялись от призыва. Те, у кого были деньги, подкупали чиновников и врачей призывных комиссий, разными путями добывали себе белые билеты. Бедные просто не являлись на призывные пункты, попавшие же в армию при первой возможности удирали, на всякий случай захватив с собой оружие. Все горы, окружающие долину, заполнились такими беглецами. Они жили в неприступных пещерах, а чабаны снабжали их продовольствием.
В городе тоже скрывалось много беглецов. В каждом доме армянского квартала были устроены подземные тайники, сообщающиеся между собой подземными ходами. На улицах по целым: дням караулили женщины и дети. При малейшей опасности они давали сигнал, и беглецы прятались в этих тайниках. Жандармы по-прежнему опасались заглядывать в армянскую часть города по ночам.