Разразился неслыханный скандал. Пошли слухи, что Евфимию «очаровали» завистники, что царскую невесту «испортили», и даже что она отродясь была «порченая» и «некрепкая». Говорили, что ее подсунули царю «воровским умыслом».
Началось специальное расследование, которое выявило (по подсказке, конечно же, боярина Морозова), что ее отец, Раф Всеволожский, скрыл от царя болезнь дочери. Бывшую царскую невесту мгновенно выгнали из дворца. В утешение Алексей, добрая душа, пожаловал ей подушку, ковер, сафьяновую скамейку и богатое одеяло на соболях с горностаевой опушкой. Наверняка оно ей очень пригодилось впоследствии, так как Евфимию вместе с отцом, матерью и братом отправили в ссылку в Тюмень. Уже отсюда, из Тюмени, отца бедняжки за причиненные неудобства назначили воеводой в Верхотурье. Впоследствии невезучую невесту вернули в родное поместье, но строго-настрого запретили выезжать из него.
Алексей Михайлович сильно тосковал по девушке, которая распалила его воображение, и несколько дней не притрагивался к еде. Боярину Морозову с трудом удалось отвлечь Алексея от горьких дум. Охота на медведя и волка – вот лучшее лекарство от сердечной привязанности. Охота была любимым занятием Алексея Михайловича, особенно соколиная, он даже написал книгу «Урядник сокольничья пути». Правда, с делами развлечения царь не путал – именно ему принадлежит поговорка «Делу – время, а потехе – час».
В очередной раз проклятые бояре ради призрачной выгоды для себя вмешивались в личную жизнь царей! Сначала они проделали такую штуку с Марией Хлоповой, невестой Федора Михайловича, а потом и с Евфимией Всеволожской. И если в первом случае производилось дознание и виновные были сосланы, то Алексей всецело поверил боярину Морозову, даже спас его во время Соляного бунта 1648 года и сквозь пальцы смотрел на все его злоупотребления.
Алексей Михайлович быстро забыл Евфимию, тем более что вездесущий Морозов предложил новую кандидатуру – Марию Милославскую. Дело было в том, что боярин Борис Морозов имел своего верного сподручного – Илью Милославского, так что конкуренции при дворе он составить не мог. У Милославского было две дочери-красавицы – Анна и Мария. Вот у Морозова и возник план: выдать за царя одну из дочек Милославского, а самому женится на другой. Он всячески расхваливал царю дочерей Милославского и предоставил ему возможность увидеть их во время молитвы в Успенском соборе Кремля. В результате такой пропаганды Алексей Михайлович велел позвать их в гости к своим сестрам, явился туда сам и, приглядевшись поближе, выбрал Марию.
Бракосочетание состоялось уже через полгода после падения, в прямом и переносном смысле этого слова, бедняжки Евфимиии, в январе 1648 года. Опять прошла церемония приглашения со всей страны потенциальных невест, опять был объявлен «конкурс красоты», но делалось все это лишь для вида, в угоду «старине». Сам Морозов немедленно женился на сестре Марии Милославской Анне и, таким образом, стал царю свояком. Уж с таким положением за свое будущее можно было не беспокоиться!
Брак с Марией Милославской, отличавшейся скромностью и добротой, оказался счастливым. Любил царь ее или нет, история умалчивает. У супругов родилось 13 детей: пять сыновей и восемь дочерей. Трое сыновей умерли, а оставшиеся в живых Федор и Иван были болезненными. Из дочерей Милославской статью, умом и красотой отличалась Софья (о ней мы расскажем особо). Вместе супруги прожили 21 год. Смерть царицы в 1669 году глубоко опечалила Алексея Михайловича. Ее похороны сопровождались щедрыми раздачами милостыни (в богадельни посылали даже осетрину), и сотни московских нищих провожали гроб с телом Марии Милославской в Вознесенский собор Кремля, где она и была похоронена.
Был ли Алексей Михайлович верен своей жене Марии? Вопрос не праздный – в этом и задача нашей книги, темой которой являются интриги и скандальные любовные связи. Похоже, что нет. Ходили упорные слухи, что он имел связь с женой своего комнатного стольника Алексея Мусина-Пушкина. От этой связи у них родился сын Иван, которого записали, конечно же, тоже Мусиным-Пушкиным. Стольник Алексей не стал устраивать из-за этого скандала своему повелителю, и правильно сделал, а то не избежать бы ему опалы. Косвенно это подтвердил лично Петр I. Однажды под влиянием винных паров он решил разобраться, чей он на самом деле сын (подробнее об этом мы поговорим позже). «Вот этот, – вскричал он, указывая на одного из своих собутыльников, Ивана Мусина-Пушкина, – знает, по крайней мере, что он сын моего отца…»