Выбрать главу

На Ирену все это не произвело ни малейшего впечатления. Ей втемяшилось ехать в Россию, и только в Россию, ну, а так как я не из тех, кто любой ценой хочет настоять на своем, я уступил. Уступая, я подумал: Ирена поймет, чего мне это стоило, мы как бы подведем фундамент под наше примирение и все будет как раньше, потому-то я и не упирался. Такой уж у меня характер.

Итак, мы отправились в поездку по Черному морю; об этом путешествии, чтоб не слишком растягивать, я скажу вам только одно: оно мне понравилось, и я ни капельки не жалел о Нью-Йорке, честное слово!

Мы с Иреной в это время снова стали прямо-таки влюбленной парой. Все, что я со своей стороны мог для этого сделать, я сделал. Я окружил ее вниманием, купил ей матрешку, знаете, такую деревянную куклу, у нее внутри сидит другая такая же, а в той еще одна и так далее — весьма приличная токарная работа, никогда бы не подумал, что русские на это способны. Время от времени дарил Ирене цветы, ворковал вокруг нее, как голубь, ухаживал за ней по всем правилам, честное слово.

Должен сказать, что Ирена тоже старалась, хотя временами становилась какой-то странной. «Не веди себя так по-немецки», — говорила она мне. А когда я рассмеялся над детскими счетами с кругляшками, без которых русские кельнерши но могли выписать счет, Ирена пришла в ярость.

А что, собственно говоря, особо немецкого в том, что примитивное считаешь примитивным, у нас в любом ресторане есть контрольные кассы. И вообще, что это значит: «Не веди себя так по-немецки»? Неужто за одну поездку по Черному морю нужно обрусеть? Как раз в этом-то и заключается постоянная ошибка немцев. «Пошли немца на несколько недель в Англию, — говаривал мой отец, — и он уже потребует не свое пиво, а „drink“». Да, на чем же мы остановились?

В Сочи — а это, надо вам сказать, тридцать пять километров морского берега, украшенного колоннами и санаториями, — мы, значит, и познакомились с нашими русскими. С Костей, огромным, как медведь, литературоведом. Он хорошо говорил по-немецки и вообще казался добрым малым, только чересчур любопытным. Вечно он дознавался, читаем ли мы у себя книжки и какие. Ну, от меня ему было мало проку, потому что чтение не моя стихия. Зато Ирена, которая прочла много книг, была для него сущий клад. Познакомились с женой Кости, изящной крошкой со взглядом пугливой лани. Она называлась американисткой — что в России будто бы является профессией. Когда, искоса поглядывая на меня, она внезапно обращалась ко мне по-английски, я вежливо отвечал «sorr-r-у» или что-нибудь в этом роде. Уж настолько-то говорить по-американски и мы, грешные, у американских оккупантов научились. Сказать по правде, не очень-то понравилась мне эта Татьяна.

Другого русского, с которым мы подружились, звали Саша, он был инженер, высокий, белокурый и голубоглазый, настоящий фризский тип германца, а надо вам сказать, что для меня человек этого типа — всегда соперник. Был ли он холост или еще не успел жениться во второй раз, но вел он себя весьма корректно по отношению к Ирене, а она вполне корректно по отношению к нему, это точно. Этот германский Саша был в Германии, разумеется, в качестве оккупанта в Восточной зоне, и теперь ему доставляло удовольствие освежать с нашей помощью свои познания в немецком языке.

Как мы ознакомились с молодой русской студенткой Светой — она изучала немецкий в каком-то институте в Москве, — я, право, уже и не вспомню. Помню только ее веснушки и как она, подхватив Ирену под руку, обсуждала с ней моды в нашем свободном мире.

Из немцев, с которыми мы познакомились, он был представителем страхового общества, она что-то там делала с кибернетикой. Он — типичный саксонец, холостяк, хапуга с хитрым взглядом и вечно поднятым указующим перстом, но, в общем, вполне терпимый парень. Она — незамужняя представительная дама, но не мой тип: крашеные рыжие волосы.

Теперь вы представляете себе всю нашу компанию.

Он курил трубку аристократически, держа ее большим и указательным пальцами, как держат снятое с пальца бриллиантовое кольцо, когда хотят дать им полюбоваться; судя по дереву, трубка стоила не меньше ста шестидесяти марок. По всему было видно человека со вкусом.

В кафе царило то приятное вечернее настроение, которое наступает, когда ты уже давно сидишь здесь, увлечен беседой и чувствуешь себя настоящим старожилом, а только что пришедшие из театра или кино люди усаживаются, заказывают еду и питье, и ты спокойным беглым взглядом едва скользишь по тому «извне», что они принесли с собой.