- Да, я не про лицо!
- А про что ты?
- Про Сереброва.
Так резко дергаюсь, что огурцы начинают сваливаться с щек один за другим и Светке приходится их ловить и собирать.
- О, господи.
- Блин.
- А что Серебров?
- Вдруг он…
Замираю на мгновение, подыскивая слова, которые не пугали бы меня описанием процесса. Наконец, заканчиваю:
- … Захочет большего.
Дорохина возвращает упавшие кругляшки назад на лицо:
- Ну, конечно, захочет! Мужики, они вообще всегда этого хотят.
Ну вот, успокоила, называется.
- И что мне делать?
Светка отворачивается, притоптывая ногой:
- Что делать, что делать…
Потом снова принимается за огурцы в миске:
- Снимать штаны и бегать!
Ага, без штанов от Сереброва? Жалобно повышаю голос:
- Дорохина, ну блин, я серьезно!
- Ну, я тоже серьезно… Ну, не знаю, ориентируйся по обстоятельствам.
Она сует лишний огуречный кружок себе в рот и начинает его жевать.
- И потом… Ну, если ты его любишь, то это все равно рано или поздно произойдет.
Ясень пень, что произойдет, но лучше бы попозже. Чтобы морально собраться, подготовиться, принять анестезирующего… И вообще, я девственница. Сраженная этой мыслью, вся встрепенувшись, распахнув глаза и открыв рот, смотрю с надеждой на подругу:
- А у тебя, когда первый раз было?
Светка задумывается, потом отворачивается, продолжая жевать.
- У меня? Сейчас вспомню.
Потом снова смотрит на меня:
- М-м-м... Ты Цепенева, помнишь?
- Гришку, что ли?
Дорохина кивает, опустив глаза.
- М-м-м.
Вообще-то мы с ним особо не дружили, у него своя компания у нас своя. И после школы в институт поступать не стал, где-то работал, вроде женился, потом жена его бросила из-за пьянок… Не наш человек. Поэтому не врубаюсь, причем тут Светка:
- Ну, да и что?
Светлана отворачивается, грызя огурец:
- Ничего.
До меня вдруг доходит и я удивленно ржу:
- Капец, Дорохина, ты чего с Цепеневым?
Прикрываю рот рукой, пока от гримас не посыпались огурцы.
- Вообще… Он же…
Недоуменно мотаю головой, презрительно скривившись:
- Он же алкаш!
- Ну, тогда-то он не был алкашом.
Все-таки, не выдерживаю и хохочу, грозя Светке пальцем:
- Ну, да, ты его кинула и он спился, да?
- Филатова!
Светлана недовольно отворачивается, а я снова прикрываю рот ладошкой сквозь смех до слез:
- Ну, ладно, все, все...
Дорохина прекращает веселье, повышая на меня голос:
- Ну, ладно, ладно, давай… Все огурцы разроняла!
Видимо ей хочется тоже чего-нибудь сказать в отместку и она вопросительно смотрит на меня:
- А у тебя, когда в первый раз было?
- А у меня еще ни разу!
- Ну и дура!
Скорее бутерброд. Трогаю огурцы на лбу – вроде держатся. Перевожу ее инсинуации в шутку:
- Блин… Ничего маска сделает свое дело.
- Да пошла ты!
Она отворачивается, подбоченясь и продолжая хрупать огурцом.
***
Пока меня наряжают, причесывают и красят еще ничего – мозги заняты созерцанием и дурацкими советами и потому на психику не так сильно давят, но когда за окнами опускается темный вечер и я в атласном красном платье перемещаюсь в гостиную на диван, сцепив руки и сжав коленки - внутри совсем становится тряско, как на плохой дороге – сердцебиение, томление, жар и холодный пот.
Здесь же, мне за спину брошено приготовленное легкое белое пальтишко и черная сумочка со всем необходимым. Чтобы, как только, так сразу, без всякой колготни и поисков. Нагнув вниз голову, терпеливо жду, пока Дорохина наносит последние штрихи к моему «очаровательному образу» - старается застегнуть на шее бусы. Волосы она мне скрутила, подняв в тугие два пучка, закрепив заколкой, так что они не мешают ей, причина в другом… Платье совсем новое, специально купленное, яркое, оно открывает шею и грудь, почти без рукавов и спускается чуть ниже колен. Естественно к нему и ярко-красная помада, и бижутерию покупали специально - чешское стекло из бордовых граненых камешков удлиненной формы разного размера. Потому и с застежкой еще не наловчились, не поддается, и я нетерпеливо шевелю головой и еложу попой на месте, мешая Светлане. Та ворчит:
- Да, подожди.
Наконец замочек щелкает и Дорохина отпускает меня:
- Все.
Точно, все? Нервно тяну руки все ощупать. Прижимаю стекло пальцами к шее и груди, пробуя, как все лежит и держится. Раздается звонок в дверь, я вздрагиваю, и Света оглядывается в сторону прихожей.
- Сиди, я сама.
- Ага.
Мелкими шажками она бежит к входной двери. Упираюсь руками в диван и, развернувшись, провожаю взглядом. От дверей слышится:
- Привет, заходи.
И голос Романа:
- Привет.
Ноги , как не мои, и я никак не могу приподнять с дивана пятую точку. Вижу, как Серебров, в голубом джемпере поверх белой футболки, заглядывает между полок, проверяя на месте ли его приз. Дорохина, словно сваха, уже рекламирует товар:
- Тебя уж тут заждались.
Наконец, поднимаюсь, не в силах убрать с физиономии нервного напряжения. Вот я, во всей красе. Из прихожей раздается возглас Романа, разглядел:
- Уау!
Он идет в гостиную, качая восхищенно головой:
- Да-а-а, ничего себе.
Я по-прежнему не в силах говорить, молча тянусь, чтобы забрать с дивана легкое пальто, поднимаю его вверх, выправляя, и перекидываю через руку. Дорохина видимо вошла во вкус и продолжает свою пиар-акцию:
- Ничего себе?! Не так надо говорить.
Она меняет интонацию, патетически взмахивая руками:
- Ничего себе - все для Романа Даниловича.
Роман смеется, но меня Светкино сводничество напрягает, а еще ее прямой намек на скорейшее соблазнение Сереброва всей этой неземной красотой. Тормозить надо, а не гнать лошадей! Пытаюсь хоть немного приструнить:
- Слушай, Свет…
Та делает удивленные глаза:
- Чего? Что не так, что ли?
Я и так психую, а тут еще она. Роман, правда, тоже волнуется:
- Спасибо. Это тебе.
Он протягивает шикарный букет белых тюльпанов и фиолетовых ирисов. Он такой большой, что приходится принимать сразу двумя руками. Держу, чуть отодвинув вперед и рассматривая сверху. Действительно, шикарный, интересно, где он сумел найти такой осенью?
- Ой, спасибо, очень красивые.
Дорохина с довольным видом задирает нос, и я передаю букет ей:
- Свет, поставь, пожалуйста.
Та охотно забирает и отступает к кухне, погружая в цветы нос:
- Давай, давай.
Роман, с перекинутой курточкой через руку, подступает совсем близко и целует в щеку:
- Ну, привет... Что, едем?
Вот так вот сразу? Жутко трушу и очень хочу узнать его планы на вечер.
- А-а-а… Куда?
Мы тихонько продвигаемся в прихожую, я вдруг замечаю след своей помады на его щеке и тяну руку стереть.
- Ты знаешь, я позвонил в итальянский и странно, будний день, но все битком! Так вот, что я подумал…
Начало мне не очень нравится, и я заранее напрягаюсь:
- Что?
Серебров хитро и смущенно улыбается:
- М-м-м… Давай сразу ко мне.
Походу, я не зря психовала. Какая тут нафиг романтика, не успел прийти, сразу в койку. Господи, как же поступить? Смотрю на Романа, наверно, как кролик на удава - и в пасть лезть страшно, и вариантов сказать нет никаких. Единственно, что можно попытаться – оттянуть время и выкручиваться. Серебров, видя мою заминку, добавляет:
- Ну, креманчелло можно ж и у меня сделать?
Креманчелло? Тут скорее бутыль вискаря для анестезии не помешает. Растерянно веду головой, убирая взгляд в сторону. В голове мешанина и я стараюсь выудить из нее хоть какую-то здравую мысль способную помочь мне избежать заготовленной участи. Наконец, мотаю головой, не глядя на Сереброва:
- Ром, я… Просто хотела в город выбраться, и я не настаиваю на итальянской кухне, абсолютно!