— Вы говорите — внушение, — язвительно сказал подполковник, взглянув на капитана. — Видите, что это за штучка. Мы еще попотеем, пока получим от него признания.
Подполковник снял с себя халат и, подойдя к умывальнику, начал старательно мылом и щеткой мыть руки.
— Допрос закончен, господин подполковник? — спросил капитан.
— Да! На сегодня хватит. Он еле дышит. Пусть оттащат его в подвал. Постелить соломы, положить на правый бок. Пусть отдохнет.
Вытирая полотенцем руки, подполковник брезгливо оглядел комнату.
— Спрячьте инструменты, капитан, наведите здесь порядок.
Он вышел. Обер–ефрейтор и полицай подхватили Андрея под руки и вытащили в коридор. Послышались равномерно повторяющиеся звуки — глухие удары. Это стучали ноги Андрея, бившиеся о ступени лестницы. Звуки затихли.
Капитан открыл окно. Оксана бесшумно, полной грудью вдохнула свежий воздух. Она овладела собой. Правда, с ее ногами происходило что–то странное. Нужно было подняться со стула, но ноги точно отнялись, она не чувствовала их, не могла двинуть ими. Оксана испугалась — а что если она не сможет подняться? Это выдаст ее… Во время допроса капитан несколько раз бросал на нее удивленные взгляды. Нужно опередить его.
— Господин капитан, дайте сигарету.
— Но ведь вы не курите.
— Ах! — Оксана беспомощно махнула рукой. — Я в таком состоянии… Чувствую себя совершенно разбитой.
Капитан раскрыл портсигар и протянул его девушке. Он внимательно смотрел на нее.
— Как же вы работали раньше? Ведь, надеюсь, в карательном отряде вы могли наблюдать сценки получше этой…
Оксана прикурила от огонька зажигалки, услужливо приподнесенной ей капитаном, и сделала глубокую затяжку.
— О, у меня были крепкие нервы. Я их совершенно испортила после того, как на штаб отряда напали партизаны. Только богу известно, что я пережила в ту кошмарную ночь. При одном воспоминании мне становится дурно. Нет. я не смогла бы работать переводчицей. Я ненавижу этих людей и, признаюсь, мне становится страшно в их присутствии. Вы мужчина и не поймете.
Она сделала подряд две глубоких затяжки, набирая полные легкие дурманящего дыма. Голова кружилась, как у пьяной, но пальцы на ногах ожили. Она поднялась, придерживаясь рукой за спинку стула.
— Я могу идти?
Капитан поклонился, щелкнул каблуками.
— Да, вы свободны. Благодарю за услугу. И, надеюсь, Анна Шеккер, вы понимаете: все то, что вы здесь видели и слышали, не подлежит разглашению… — Он игриво пригрозил ей пальцем. — Имейте в виду, нам сейчас же будет все известно…
Оксана устало улыбнулась.
— Конечно, господин капитан. Я ведь прекрасно понимаю. В этом отношении я для вас вполне надежный человек.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. — капитан закивал головой и продолжал более интимным тоном: — Кстати, очень странно, что мы до сих пор не договорились с вами… ну, о некоторых так сказать, услугах. Это просто наше упущение. Но мы исправим ошибку, не так ли? Вы не бойтесь, мы не будем обременять вас сложными поручениями. Так, пустяки… Иногда наши летчики подопьют и болтают лишнее. Ну, и разговоры официанток. Вы знаете наш шутливый девиз?
Как бы заинтригованная, Оксана широко раскрыла глаза. Она изнемогала, силы покидали ее. Когда же этот подлец закончит свою болтовню и она сможет уйти из этой комнаты?
— Ах, вы не знаете? Серьезно? Это что–то вроде народной мудрости. Да, сам наш народ сочинил такой шутливый девиз: «В кармане у каждого немца должно находиться ухо гестапо». Ха–ха! Очень удачно и символично. Не правда ли?
Он ломался, заигрывал и, видимо, очень хотел понравиться Анне Шеккер.
— Я немножко устала, — сказала Оксана, — и у меня чуточку кружится голова от сигареты.
— Да, да, я понимаю, — засуетился капитан. — Мы об этом поговорим в следующий раз. В смысле вознаграждения вы не беспокойтесь… У нас есть возможности. Ну, что–нибудь там из одежды, дорогих вещей. Мы вас не обидим.
— А что мне сказать начальнику столовой?
— Все в порядке! Я ему позвоню.
Наконец–то галантный, сияющий белозубой улыбкой капитан открыл перед Оксаной дверь.
Выйдя на крыльцо, она услышала, как капитан крикнул из раскрытого окна часовому: «Пропустить!»
Она не пошла в столовую, а сразу же направилась в город. У нее не хватило бы сил бегать с подносами, улыбаться, отвечать на шутки. Сегодня она и одной минуты не могла быть Анной Шеккер.