— Я знаю, что были жертвы, — сказала Оксана, как бы несколько озадаченная вопросом. — Восемнадцать человек убитых. А потом нашли еще одного офицера в блиндаже.
— А–аа, этот… обер–лейтенант… — досадливо произнес капитан и нетерпеливо щелкнул пальцами. — Ну как же его?..
Оксана сочувственно смотрела в рот капитану, делающему вид, что он не может припомнить фамилии обер–лейтенанта. Ну, конечно, Анна Шеккер не знала и не могла знать фамилии погибшего гестаповца. Капитан так и не дождался подсказки.
— Бог с ним! — сказал он, махнув рукой. — Кстати, вы не видели этого обер–лейтенанта?
— Видела, — поспешно кивнула головой Анна, словно радуясь, что наконец–то она может удовлетворить любопытство капитана. — Солдаты несли его на плащ–палатке мимо столовой. — Она хотела добавить, что все официантки смотрели в окна, но удержалась: «все» — это уже похоже на оправдание, а ей оправдываться не следует.
Рука капитана скользнула в ящик стола, и почти в то же мгновение перед лицом Оксаны появилась фотография. Это была фотография Маураха. Темными проницательными глазами гестаповец пристально смотрел с глянцевой бумаги на девушку.
— Этот? — быстро спросил капитан и затаил дыхание.
— Не знаю, — не дрогнув, ответила Анна и виновато, растерянно пожала плечами. — Ведь я его не видела. Лица не видела…
Фотография исчезла в ящике стола. Капитан стряхнул в пепельницу столбик сизого пепла с сигареты и откинулся на спинку стула.
— А скажите, Анна, вы не видели этого обер–лейтенанта у себя в столовой? Я вам напомню: это было ровно четыре дня назад, в среду, примерно часов в шесть утра.
Нужно было говорить правду, нет не правду, а то, что близко к правде. Очевидно, кое–что капитану известно, и он уже допрашивал других официанток. Анна наморщила лоб.
— Обер–лейтенант? Подождите… Кто–то из незнакомых офицеров заходил. Я не могу сказать точно, в какой день это было. Помню только, что утром, в конце завтрака. Возможно, и в среду. Да, да, это было в среду, именно в тот день, когда налетели советские самолеты.
Анна оживилась, глаза ее заблестели.
— Он сидел за столиком с летчиком, разговаривал с ним. Но в каком чине был этот офицер, я не обратила внимания.
Капитан снова вынул фотографию.
— Значит, вы видели этого обер–лейтенанта за столиком?
— Разрешите…
Анна взяла в руки фотографию и довольно долго рассматривала ее, то удаляя, то приближая к глазам.
— Нет, я не могу утверждать. Лица я не запомнила. Но, по–моему, офицер был в другом мундире.
— Прекрасно. Незнакомый вам офицер ушел вместе с летчиками?
Анна не спешила с ответом. Она должна была все хорошенько припомнить.
— Кажется… Нет, он остался в столовой. Да, он был в столовой.
— Долго?
— Не знаю. Тут началась тревога, и я уже ничего не видела и ничего не помню…
— Та–ак! А что вы слышали?
— Я вас не поняла…
— Ну что вы слышали о смерти обер–лейтенанта?
— Того, что нашли в блиндаже?
— Да, да!
— Ну, сперва говорили, что это самоубийство, а потом… — Анна испуганно округлила глаза, — я слышала, будто бы офицера кто–то убил.
— От кого вы слышали?
— Говорил за столиком командир эскадрильи лейтенант Мюльке. Вы знаете Мюльке?
— Кажется… Что же он говорил?
Анна смутилась, покраснела.
— Я слышала краем уха его реплику. Он сказал, что самоубийцу приличней считать чьей–то жертвой. Это не так дурно пахнет. За точность слов не ручаюсь, но что–то в этом роде. И он смеялся при этом.
— Мюльке имел в виду смерть Маураха?
— Как вы сказали? Это фамилия погибшего?
Капитан недовольно кашлянул.
— Да, я вспомнил ее.
— И это он на фотографии?
«Черт возьми! Девчонка ловко перехватила инициативу. Кто тут следователь, а кто — допрашиваемый?!» — Капитан любезно улыбнулся.
— Простите, Анна Шеккер, вопросы буду задавать я.
— Извините.
— Ничего, ничего, — любезно успокоил ее капитан. — Знаете, меня мало интересует то, что случилось с этим Маурахом. Я даже склонен считать, что это обыкновенное самоубийство. Но поскольку все это произошло на территории аэродрома… Вы меня можете понять — служба. Если хотите знать, то я вас вызвал, чтобы немножко поболтать с вами, рассеяться, отдохнуть. Надеюсь, вам мое общество не в тягость? Чувствуйте себя совершенно непринужденно.
Девушка опустила глаза.
— Господин капитан, разрешите ответить на вашу откровенность такой же откровенностью. Вы говорите — непринужденно. Это не так–то просто. Признаюсь, когда меня вызывают сюда, я каждый раз испытываю… нет, не испуг, а все–таки какое–то тревожное чувство.