Но при одном воспоминании о ней, сердце Нилы сладко замирает и затем начинает биться с удвоенной силой.
Она чувствовала под своим ртом пухлые, твердые и настойчивые губы, что сводили с ума неторопливым раскрытием, играясь. Позволяя доминировать. Только позволяя. Чувствовала обжигающее сладкое дыхание, отдающее чем-то терпким.
Нила судорожно сглотнула.
Воспоминания казались нестерпимо-желанными в своей нужности и, одновременно, горькими, от невозможности повторить все это еще раз. И сознание девушки горело, все еще остро реагируя на недоверие сильфа и на его категорический отказ.
Нила, с упорством психически нездоровой личности, старалась запечатлеть каждый, проведенный вместе с Ваном, момент в своем сознании, каждый жест, отголосок каждого прикосновения. Чтобы еще не раз вернуться к ним, если все сложится хорошо.
Она снова сосредоточилась на губах сильфа…
И вдруг ее рука провела по упругому органу, задержавшись на несоразмерно крупной головке, и большим пальцем растерла по ней капельку смазки.
Нила в ужасе открыла глаза.
Увиденное не являлось ее воспоминанием. Но существом, с которым она находилась в столь тесном контакте, был точно Ван.
Тэй.
Он смотрел на нее в упор.
Это его живое воображение посылало ей воспоминания…
— Вы были любовниками? — Вопрос застал врасплох, похоже, только Дельфину и Ткахта. Остальные, так или иначе, чувствовали отстраненное возбуждение жены.
— Были. — Согласно кивнул эльф.
— И зачем ты..? — Нила не решилась произнести вслух продолжение фразы.
— Ты так старательно пыталась вспомнить и запомнить, что невольно вызвала и у меня соответствующие воспоминания. — Ехидно и несколько желчно произнес эльф.
И Нила поняла, что он лжет.
Ему просто неприятно, что она так увлечена сильфом.
Не смотря на то, что он отказался помочь, не говоря уж обо всем остальном.
— Прости. — Произнесла Нила дежурно, даже не пытаясь вложить в голос хоть толику раскаяния. Прекрасно понимая, что мужья тут же ее раскусят — никакого раскаяния она и близко не чувствовала. — Я не могу о нем не думать. Это как помешательство.
— Мы уже заметили. — Сезарио попытался поднять уголки губ, якобы в улыбке, но вместо нее на его лице образовалась болезненно-ядовитая гримаса.
И в очередной раз ситуацию спас Миай, освободив Нилу от объяснений и оправданий, которые она совершенно не хотела давать. Оборотень открыл дверь и молча вытащил из повозки сидящую с краю Нилу.
— Что-то случилось? — Высунулась следом и Дельфина.
— Ничего не случилось, — сухо ответил Миай, — кроме того, что я не знаю, куда дальше.
Постепенно из повозки выбрались все: размяться и осмотреться.
Нила, раскинув руки, кружилась среди зеленой травы, что так напоминала ей пристанище Ниэля.
Она кружилась все быстрее и быстрее, и вдруг резко остановилась, глядя зелеными глазами на Миая. Тот схватился за голову и застонал.
К нему тут же подскочил Ткахт, снимая боль.
— Топорная работа, дорогая ученица, — добродушно проворчал полуорк. Он поднял глаза на девушку, но тут же отвел их, вздрогнув. Мужчина никак не мог привыкнуть к ее внезапным преображениям и поступкам, не соответствующим ее дару.
— Как получилось… — Пожала плечами Нила и подошла к Миаю, чтобы обнять и прижаться. — Извини, мой хороший, но ментальной магии во мне ни капли, поэтому и вложить ощущение направления не получилось безболезненно.
— Как ты вообще это сделала? — Раздался голос Сезарио совсем рядом.
— Мир подсказал нужную формулу и немного помог. Пока что ему проще связываться с существами, чем мне.
— Даже не знаю, хорошо или плохо, что Ван не видит всего того, что ты вытворяешь… — Задумчиво произнес Тэй и со словами «теперь моя очередь» освободил жену из объятий оборотня.
— Уж пусть простит меня Констант, — Миай неохотно отпустил Нилу, — но мне и его в нашей семье вполне хватает. Ожившее каменное изваяние с раздутым самомнением я бы выдержал уже с трудом.
Сезарио хмыкнул, а Тэй почему-то вздохнул. Очень тяжело.
— А ты бы хотел, чтобы он был с нами, да? — Подняла к нему лицо Нила.
— Хотел бы. Я его воспринимаю, как часть себя. И мне очень трудно от него отказываться. Миай прав… В Ване очень много отрицательных черт. Но они отрицательны только для непосвященных. Именно эти черты сделали его лидером и именно они сделают его или правителем, или главой совета, в будущем. Без них власть не удержишь и никого за собой не поведешь.
Все замолчали.
Каждый понимал справедливость слов Тэя. Но только двое из пяти действительно сожалели, что им не узнать Вана ближе.
Вторым был Констант.
— Предлагаю добраться до вон той группы деревьев, — подошедший с Дельфиной, Ткахт махнул в сторону виднеющихся очень вдалеке зеленых насаждений, — и отдохнуть. Миай, ты как долго еще продержишься в роли возницы?
Оборотень серьезно задумался:
— Не больше шести часов. Мы все уже почти двое суток не спали.
— Нила, а ты сможешь еще кому-то показать направление, как и Миаю? — На этот раз Сезарио мягко привлек к себе жену.
— Сама не знаю. Это произошло весьма спонтанно, но я всегда смогу сидеть рядом и подсказывать, только сама посплю хотя бы несколько часов. Не переживай, доберемся, — Нила прижалась щекой к предплечью некроманта, в поисках поддержки, понимания и ласки, — в любом случае, заблудиться нам не дадут.
* * *
«Снова эти зеркала…» — Амира устало закрыла глаза и лежала не шевелясь.
«Выкинули, как наглую собачонку…» — Она все еще чувствовала, как мощной плетью прошлась по ее сознанию неведомая магия. В ней было все: и жизнь, и смерть, и чистая магия и даже вкрапления энергетической структуры самого Мира.
Амира наконец поняла, что с ней действительно никто считаться не собирается.
Она не просто заточенная в собственном сознании Покровительница.
Она — чужая. Чуждая этому миру. Ему нужна другая Покровительница Любви. А ее он списал.
Амира открыла глаза и с криком «ненавижу» швырнула в ближайшее к ней зеркало фарфоровый, затейливо расписанный, чайник.
Зеркало разбилось. Пропали отображенные в нем силуэты.
Вопреки всем законам, зеркала не отражали комнату с высокими окнами, за которыми, казалось, был целый мир: с горами, полями и рекой, но куда Амира не могла выйти. Огромная комната с темным мраморным, всегда холодным полом и ровно посередине — большое, мягкое ложе, стоявшее на постаменте, к которому вели три широкие ступени.
Вместо предметов мебели, украшений и дверей, по остальным четырем стенам были развешаны зеркала. Огромные зеркальные поверхности располагались даже на потолке.
И они каждый день, каждую минуту, каждую секунду, сводили Амиру с ума.
В них она не видела мраморного пола, ложа и себя.
Зато видела бесконечные двигающиеся сюжеты из жизни двух существ, что давно мертвы.
Мира и Суйхат.
Вместе. Рядом.
Они целовались. Обнимались. Беззвучно разговаривали. Смотрели друг на друга.
И последнее больше всего выводило из себя.
Как он смотрел на нее!
На другую.
Не на нее. И бывшая Покровительница Любви сходила с ума от мысли о том, что на нее никто и никогда так не смотрел. Никто. Никогда.
И она практически выла от осознания того, что такого любящего взгляда она может никогда и не увидеть.
Такой пытки не вынесло бы любое сознание. Амира не стала исключением.
Иногда, видимо для разнообразия, на одном из зеркал возникало изображение его смерти. Тот момент, когда выпущенное ею смертельное заклятие врезается в Суйхата и он, еще только дышавший, осыпается пеплом в воду. Так ненавидимую ею, морскую воду. И тогда она закрывала глаза. И ждала.
Ведь изображения сменялись одно на другое. И рано или поздно, но и этот, один из самых страшных моментов в ее жизни, исчезнет, сменится другими. Дав передышку. Ненадолго.
Впервые, когда зеркало показало смерть Суйхата, она отвернулась. И то зеркало, на которое упал ее взгляд, тоже отобразило этот момент с самого начала. И следующее. И следующее.