– Вали отсюда, – Яра потеряла терпение и кинула в него палку. У нее было еще много таких заготовок для полочек, но все равно стало жалко. И она добавила уже тише: – Мы для вас никто, и вы для нас выродки. Уходи, если кто услышит, придет и изобьет тебя.
– Я не могу, – хрипло сказал он. – Если я не успею, пострадают очень многие. Вся моя семья погибнет, ты понимаешь?
«Нет», – хотела крикнуть ему в лицо Яра. Откуда ей было знать, что такое семья. Сироте, оставленной на мосту, чудом не попавшей под колеса и поднятой сердобольной нищенкой. Лучше бы она оставила ее там. Лучше смерть, чем такая жизнь, но это не ее выбор.
– Ничем не могу помочь, – сказала Яра, почему-то ей стало стыдно за свой гнев. – Даже если я отведу тебя, Дилон не примет. Ты никто. А там сейчас какие-то важные дела.
– Прошу тебя. – Он встал на колени, и Яра, несмотря на всю ненависть, кивнула.
– Старое здание оперного театра, там, в подвале, начинается ход. Все, больше я не знаю.
– Спасибо, – поблагодарил он ее и, взяв за руку, попрощался. В ладони у Яры осталась лежать золотая монета.
Девочка глянула вслед уходящему человеку и спрятала монету в один из горшков. Пригодится.
Она как обычно торговала цветами на площади, когда по мостовой проскакали гвардейцы, а следом за ними, хватая за загривок попрошаек, нищих, калек и других представителей низших слоев общества, метнулись солдаты. Яра не хотела бросать с трудом выращенные ромашки, но тюрьма пугала ее больше. Она рванула в переулок, но не успела пересечь даже своеобразной границы между площадью и кварталом, когда почувствовала острую боль в ногах и упала. Солдат довольно опустил хлыст и крикнул другого. На шее Яры застегнулся ошейник, и ее, как и всех остальных, загнали в повозку и повезли к зданию тюрьмы.
В повозке было шумно. Одни рыдали, другие молились, третьи проклинали короля и всю свиту, четвертые сидели молча и смотрели перед собой. К таковым принадлежала и Яра. Нет, страшно было и ей, но ощущая свою полную беззащитность, она имела смелость признать свою беспомощность.
Их привезли и, ругаясь, развели по камерам. От пяти до десяти человек в одной. Яра попала к женщинам средних лет. Потасканные жизнью, с сумасшедшими глазами и клеймом профессии на теле, они отнеслись к новенькой неодобрительно, и, быстро осмотрев ее тельце, наградили пинком. Яра не сопротивлялась, зная, что может быть и хуже. Лишь одна из них отнеслась к девочке с сочувствием, даже поделилась тряпкой, которая на удивление хорошо грела.
Вечером эта женщина ушла и вернулась только утром, с синяками под глазами и кровоподтеком на щеке. Она была не одинока. Троих из обитательниц камеры забирали на ночь солдаты. Одна так и не вернулась.
Что с ней будет дальше, Яра не знала. Солдаты ничего не говорили, но паек выдавали и на нее. Да и та женщина, ее звали Литас, взяла ее под свою опеку и делилась собственной порцией, превышавшей доли остальных.
Из перешептываний заключенных, Яра узнала, что тем же днем, когда ее привели сюда, Дилона убили гвардейцы, а его сообщников казнили вчера на главной площади. Лорд Шельдон в очередной раз оправдал доверие короля. Той же ночью Яра заболела.
– Ваша светлость, – обратилась к Эльвасу Шельдону, младший лейтенант Сатила. – Прошу выделить мне какие-нибудь лекарства.
– Причины?
– В камере заболела девочка и…
– И? – Лорд недовольно воззрился на подчиненную.
– Она маленькая, и было бы лучше отправить ее в приют.
– Государство разорится, если всех побродяжек будет пристраивать в приюты. Только воровок там и не хватает.
– Но она не воровала! – вступилась за девочку Сатила. – Она просто торговала цветами, когда случилась облава.
– Какими цветами? – спросил, нахмурившись, лорд.
– Ромашками, – непонимающе ответила подчиненная и зачем-то добавила: – Она выращивает их на подоконнике в подвале.
– Маленькая, с пушистыми светлыми вьющимися волосиками? – уточнил мужчина.
– Да, – подтвердила Сатила.
– Пусть ей вызовут врача и переведут в другую камеру, скажешь – я распорядился, – Лорд Шельдон устало опустился на стул. – Присмотри за ней, обо всем докладывай. Сегодня я буду в управлении весь день.
– Так точно, ваша светлость.
Когда Сатила с доктором и стражей вошла в камеру, там никогда не было. Только девочка, сбросившая с себя тряпку, металась в бреду. На лбу у нее выступила испарина.
– Что с ней? – встревожено спросила Сатила, глядя, как целитель опускается на колени рядом с ребенком.
Он коснулся лба девочки и отдернул руку. На его пальцах таял снег.