Яра поднялась с колен и медленно вылезла на поверхность. Ей хотелось плакать, но сил едва хватало на шаг. Она медленно брела куда-то вперед, а перед глазами все еще стоял давешний подвал и умирающая девочка. Умирающая по ее вине. Если бы она тогда не сказала, если бы промолчала… Если бы все сложилось иначе…
Девочка медленно шла вдаль. Шубка на ней была расстегнута, но малышка уже не чувствовала холода. Холод уже был в ней. Ей нельзя было простужаться – и в приюте ее берегли от этого, нельзя было ходить босиком – и ее обували, нельзя было глотать снежинки – ее не пускали в снегопад. Ей нельзя было мерзнуть – и ее одевали. Они предусмотрели все, кроме одного – холода в самом сердце. А он уже был там и только ждал своего часа.
Яра остановилась внезапно, почувствовала, как холодеют руки, как медленно уходит зрение, как размывается пейзаж вокруг. Она еще слышала шаги. Легкие, торопливые шаги спешащего человека. Она успела почувствовать чужие губы на своем лбу. Успела услышать скупое мужское «прости» и ощутить знакомый аромат ромашек. Она могла бы успеть еще многое в этом мире, но холод уже был в ней…
Говорят, когда умирают от ледянки, с неба сыплются теплые снежинки. Возможно, это просто поверье, но в этот день с неба падали теплые слезы еще одной ушедшей души.