В этот день я пришёл на работу с ним. На руках. Он тяжело дышал и почти не шевелился. Время пришло и я отнёс его в специальный кабинет – свою «комнатку из пепла», как прозвали её клиенты. Я смотрел в его глаза – там не было страха. Только боль. Он мучился и превратился в жидкость, готовую принять правила любого сосуда. У меня не было выбора – собаки очень тяжело умирают. Я набрал в шприц снотворного. Кроме меня это не мог сделать никто – ни один ветеринар в нашей клинике не брался усыплять животных. А я? Почему я должен это делать?!
Он смотрел меня и умолял всё это прекратить. Я нагнулся к нему близко-близко, к самому носу, на тот момент лежащему на столе. Он хотел лизнуть меня в губу, но сил хватило только на то, чтобы слегка разъединить зубы и потянуться ко мне лапой. Я взял её и стал наглаживать, чтобы навсегда запомнить это прикосновение. Он аккуратно вытащил лапку из ладоней, посмотрел прямо в глубину зрачков и вернул лапу обратно. Глупая ты собака! Завёл себе человека, а теперь всё никак не уйти. Он не дал мне с собой попрощаться – испустить дух он успел до того, как я осознал, что больше никогда не смогу усыпить собаку.
Улыбка на липучке
В сумке было тепло и очень тихо. Я слышал только приятный голос моей любимой мамочки где-то вдалеке, как будто он доносился с другого конца планеты. Не знаю, большая она, эта планета, на которой я родился, или нет, но мамины песни было слышно очень плохо. Наверное, она специально пела тихо, чтобы я прислушивался, старался как можно выше вскарабкаться по сумке вверх и, в конце концов, ощутил на глазах колкое щекотание солнечных лучей – так было здорово! Мамин голос стал совсем отчетливым, а разбаловавшиеся лучи так и припекали мою не привыкшую к жаре мордашку. Я улыбнулся.
Умничка мой любимый! – сказала мама, улыбнулась в ответ и крепко-крепко прижала к себе. Мне понравилось.
Мама учила меня улыбаться как можно чаще – было несложно. Детей довольно легко развеселить – я смеялся что есть мочи, стоило маме засунуть голову в свою же сумку. Как я хохотал! Она баловалась – я смеялся. Она всегда говорила, что окружающие называют нас самыми улыбчивыми животными в мире – я понимал почему. Мы были такими счастливыми! Нас так и распирало! Бывало, соберемся всей семьей, с родителями, со всеми братьями и сестричками, да как начнем играть – аж животики от смеха болят! Хорошая у нас семья была!
Я помню, мама рассказывала мне о том, что улыбка делает нас сильнее. Я ее не понимал. По мне так наоборот – очень щеки от нее болят, если долго смеяться. Но позже я понял.
Я взрослел. Квокки покидали нас и этот мир. Мама говорила, они уходят на радугу и будут ждать нас на ней. Им надо улыбнуться вслед и тогда у них будет легкая дорога. Но мне не хотелось всю жизнь мечтать о новой встрече, которая настанет когда-то там, и улыбаться им вслед. Я желал играть здесь и сейчас и улыбаться им прямо в мордочку. Стало сложно улыбаться и мама подарила мне одну вещичку.
Она достала ее из своей сумочки. Оказывается, эта штука всегда была с ней. И ни одна – целая куча! Мама сказала, что это – «улыбка на липучке».
Мы – самые улыбчивые животные в мире. Но иногда улыбаться сложно, тогда на помощь приходит улыбка на липучке. Когда тебе будет тяжело, просто прислони ее к своему рту и все. Поверь – никто не заметит. Она поможет тебе.
Это было последнее, чему успела научить меня мама. На утро я ее не нашел. Говорят, – охотники. Но я отказывался верить. Мне хотелось рыдать что есть мочи и говорить, что мама жива и никто бы из охотников не сумел ее поймать – она была слишком быстрой для них. Но меня не слышали и я прилепил улыбку.
Животные знали, что я улыбался всегда, да и вообще был очень довольным квоккой. Но такой реакции на мою потерю они не ожидали. Я слышал, как они перешептывались и говорили: «еще и месяца не прошло, как пропала его мать, а он уже веселится». Я решил, что все это неправильно и засунул улыбку как можно глубже в сумку. Но звери никак не могли угомониться: «Он так изменился, стал жутко злым и неприветливым».
Да что же вам нужно, черт возьми! Улыбаюсь – черствый, не улыбаюсь – злой. Каким вы хотите меня видеть? Каким я должен быть?
Я стал избегать дневных животных и, как и положено квокке, стал выходить из дома только по ночам. Я пытался понять, почему звери так отчаянно верят в то, что видят перед собой и совсем не замечают липучку, которую видно, стоит глянуть на нее сбоку. Отчетливо – посмотрите с той стороны! Я ведь всегда, порой даже через силу, старался улыбался, чтобы помочь, чтобы поддержать. Ведь если рядом с теми, кому тяжело, есть хоть кто-то, кто верит в лучшее, все обязательно сложится замечательно! Но стоило бросить улыбаться, меня перестали не считали черствым и бесчувственным, зато решили, что я – злючка. Так что мне делать?