Анализируя этот первый период сельджукских взаимоотношений с восточно-христианским миром, мы склонны категорически не соглашаться с утверждениями П. Виймара о том, что «ссылки на то, что турки плохо обращались с христианскими паломниками, притесняли их, едва ли будут звучать убедительно» и что «восточные христиане единогласно восхваляют достоинства» такого правителя, как Малик-шах I[597]. Виймар отвергает латинские описания тюркских притеснений паломников в Иерусалиме, игнорируя то, что их подтверждает такой объективный и значимый восточно-христианский автор, как Михаил Сириец, слова которого мы приводили выше. Говорить о том, чтобы «восточные христиане единогласно (курс. авт.) восхваляли» достоинства правления Малик-шаха I, также не совсем верно, тем более что Виймар ссылается лишь на одного Матфея Эдесского. Действительно, Матфей с похвальбой говорит о милосердии сельджукского султана, проявленном к населению покоренных городов, однако вряд ли эта характеристика может быть воспринята как восхваление всего его правления, тем более — от лица всех восточных христиан. Тот же Матфей Эдесский без всяких восхвалений пишет о тяжелейшей осаде Эдессы и опустошениях, произведенных в городе сельджукскими войсками, посланными Малик-шахом I в 1087 г.[598].
Невзирая на фактически безграничное господство сельджуков, на Ближнем Востоке сохранились и небольшие очаги христианского господства. Единственным, собственно, византийским оплотом на Ближнем Востоке, покорным и подконтрольным ромейскому василевсу, был Кипр. В континентальном Леванте независимость от сельджуков смогли сохранить лишь некоторые армянские правители, принявшие власть над осколками распавшегося государства Филарета Варажнуни. Так, три крупных северо-сирийских города — Марат, Мелитена и Эдесса, остались под властью армян-халкидонитов, бывших соратников Филарета, по-прежнему носивших византийские титулы и сохранявших символические связи с Ромейской державой. В Мелитене правил дука и протокуропалат Гавриил, поставленный там Филаретом Варажнуни. Мараш был первоначально оплотом и местом смерти самого Филарета, затем находился под властью его сыновей и, не позднее 1100 г., перешел к еще одному армянину-халкидониту — «архонту архонтов» Татулу. Наконец, в Эдессе правил Торос Хетумид, восстановивший христианское правление в 1094 г. и получивший впоследствии от ромейского василевса титул куропалата. Нельзя не отметить, что самым южным христианским (и, собственно, византийским) форпостом в Сирии до зимы 1081 г. оставался Шейзар. Лишь в декабре 1081 г. город был сдан арабскому эмиру, предводителю племени Бену Мункыз, Али ибн Мункызу. Причем последним византийским правителем города, сдавшим его на почетных условиях, был мелькитский епископ Шейзара. Михаил Сириец упоминает о том, что в 1081 г. «муж по имени Али, сын Мункыза (…) взял Шейзар у епископа, который держал город от имени ромеев»[599]. Между тем, высокогорья Тавра и Аманоса стали оплотом для независимых армянских князей-миафизитов: Рубена I и его сына Константина I Рубенида, правивших в центральной и восточной части Таврского высокогорья, Гох Васила — державшего под своей властью Рабан и Кайсун (т. н. «княжество Евфратес»), Ошина Хетумида — утвердившегося в западной части нагорной Киликии, близ его родовой крепости Лампрон.
Итак — пласт античного и византийского архитектурного наследия; многочисленные византийские храмы и монастыри; обширные анклавы и городские кварталы, населенные византийскими, православными христианами; наконец, обширные территории, едва выпавшие из-под власти Ромейской державы… Все это позволяет нам говорить о Сирии конца XI в. по крайней мере в некоторой степени как о византийском пространстве, причем пространстве крайне нестабильном, не успевшем еще восстановиться после весьма турбулентного перехода от ромеев к сельджукам.
599
Michel le Syrien. Op.cit. — Vol. III, Lib. XV, c. 5, P. 178. Михаил Сириец не говорит точно о том, был ли епископ мелькитом, однако невозможно представить, чтобы ромеи доверили наместничество в городе сиро-яковитскому иерарху. В Шейзаре находилась действующая епископская кафедра («кафедра Лариссы»), и вероятно, что мелькитский архиерей оставался последним представителем ромейской власти в городе. К подобной версии склоняется, в частности, П.-К. Тодт. См. Todt K.-P. Region und griechisch-orthodoxes Patriarchat von Antiocheia… P. 426.