Соколов Лев Александрович
Ромейский Квест
Глава первая.
Центральная Италия, Герцогство Сполетто, где-то высоко в горах...
Лестница с каждым годом становилась все длинней.
Брат Бонифаций знал каждую щербину и потертость на ступеньках. И каждый камень в кладке старой башни. Множество его предшественников сотни лет истирали эти ступени, поднимаясь на верхнюю смотровую площадку. Пришло время, когда это стал делать и брат Бонифаций. Пришло, и... постепенно уходило. Годы службы сплелись в жизнь, которая прошла зенит, и начала клонить к закату. С каждым днем, помалу, собственное тело становилось все тяжелее. В каждом движении становилось все меньше порыва духа, и все больше усилия воли. В былые годы молодой брат Бонифаций взлетал на башню по винтовой лестнице. Полы его рясы развивались как крылья птицы, сандалии стучали по ступенькам как палочки удалого барабанщика. Теперь долгий подъем проходил под аккомпанемент отдышливых вдохов, и одоление каждой ступеньки оплачивалось хрустом изношенных коленей. Бонифаций остановился, тяжело оперся о стену, и сгорбившись перевел дух. Тени на стенах и ступенях играли в такт его отдышливому дыханию, которое заставляло вилять глиняную плошку светильника в руке. Пламя свечи плясало, грозя сорваться с фитилька, будто неосторожная танцовщица с тесной сцены. Проем выхода на площадку уже показался наверху. В нем плескалась темнота, - ночь была в своем праве. Последнее усилие...
Бонифаций шумно выдохнул, и ухватившись за край люка подкрепил свое движение рукой. Вот он и на верхней площадке... Монах оттянул за ворот рясы, пытаясь подать себе больше воздуха, и несколько раз шумно вздохнув, пошел к охапке сена. Верхняя площадка была небольшой, все вокруг тонуло в ночном мраке. Но светоч в руке монаха будто бы превращал круглую каменную вершину в уютный и безопасный остров. Бонифаций любил это время, которое он проводил здесь. И особенно он любил этот момент, - когда он еще только собирался приступить к своим обязанностям. Момент предвкушения.
Бонифаций тяжело, шумно, приземлился на охапку сена, и тело отозвалось облегчением в расслабленных мышцах ног. Он окинул взглядом окрестную темноту. Ночь скрала и расстояние и саму землю вокруг. Но Бонифацию и не нужно было зрение, чтобы знать, что он мог увидеть отсюда. Почитай, вся его жизнь прошла здесь, в монастыре... Днем отсюда было видно древние, обветшавшие, стены монастыря, которые вцепились в круть горной вершины. Глянув вниз, можно было увидеть склоны, уходящую вниз извилистую дорогу, долину, и небольшой - отсюда совсем крохотный - замок местного рыцаря. Этот лен и свои шпоры, предок нынешнего рыцаря как раз и получил, чтобы охранять дорогу к горному монастырю, и сам монастырь. Нынешний рыцарь помнил свои клятвы, люди его земли исправно снабжали монастырскую братию необходимым, ибо сами монахи не могли растить потребного количества еды на горных кручах. Беда в том, что самой братии в монастыре почти не осталось. Несколько стариков, да один случайно приведенный сюда богом молодой служка. Диоцез перестал посылать сюда ученых мужей. Начальники церкви смотрели на монастырь как на пережиток... Бонифаций их не винил. Он уже давно сам начал думать так же.
Бонифаций не помнил, когда к нему пришла эта мысль. Наверно, она возникала у него постепенно, исподволь просачиваясь в его разум. Когда он был молод, то считал, что именно ему выпадет честь завершить великое бдение. Молодость самоуверенна - именно поэтому она иногда свершает, что не под силу пожилым мудрецам. Но здесь, увы, был не тот случай. Молодость Бонифация, постепенно уступила место зрелости. Зрелость - преддверию старости. И в какой-то момент, он понял, что его великое бдение пройдет зря. Удивительно, но эта мысль не испугала его. Был только горький привкус, что служба, длившаяся столетиями, скорее всего, на нем и окончится. Братья Умберто и Викентий были старше его. Скорее всего, они раньше и уйдут. А послушник Франческо был еще не готов. Скорее всего, все закончится на Бонифации. И рыцарь в долине с удовлетворением избавится от старых обязательств. И в книгах диоцеза отметят исчезновения ненужной и неприбыльной общины.
Несмотря на то, что Бонифаций посвятил свою жизнь великому бдению, в результат которого он теперь не верил, - он не считал, что разменял свою жизнь на пустое. Он всегда имел ученый, созерцательный склад ума. В горном монастыре он нашел уютный ковчег спасения от мирских неурядиц, войн, суеты, нищеты. Здесь, в общении с учеными мужами, он узнал многие таинства мира, и наполнил себя пищей духовной. Здесь он прочел великие астрологические труды светочей древности. Фрасилла, Птолемея, Антигона Никейского, Дорофея Сидонского, Гипарха, Критодима, Бальбила, Евтокия, Веттия Валента... Разве это чудо древней мудрости ни окупало всего?
А кроме того - из долины сюда привозили отличное вино.
Бонифаций похлопал по объемному кожаному бурдюку, который он притащил с собой снизу. Бурдюк приятно и упруго подался под пальцами, будто женская... Эх, ладно, давно это было... Монах улыбнулся, поднес к лицу плошку со светильником, набрал воздуха в легкие и дунул: - огненную танцовщицу снесло с фитилька, и светоч погас. Бонифаций отставил светильник, закрыл лицо руками, и откинувшись назад бухнулся спиной в солому. Полежав так несколько ударов сердца, он медленно, будто ребенок, ждущий чуда, отнял руки от лица, и посмотрел вверх.
Чудо было там, как и всегда. Вверху, в бесконечной высоте, раскинулось над монахом божественное безбрежное звездное небо. Бонифаций повел головой, водя взглядом по привычным звездам, здороваясь со знакомыми созвездиями. Вот могучий Геркулес, а вот зажатый в его кулаке Дракон, он же Адский Пес... Звезды мерцали и перемигивались. Гармония сфер. Божественный миропорядок. Симфония всеблагого первоначала. Бонифаций знал в какое время на небосводе появится, или сокроется та или иная небесная обитательница. Слава творцу, с возрастом он не потерял остроты зрения, и своего удивительного чувства времени, которое позволяло ему чувствовать, как круг дня и ночи неторопливо вертится, будто змий-уроборос, кусивщий себя за хвост.
Наблюдая за небесами, монах подтянул к себе бурдюк, нашарил пробку, выдернул её, и прильнул губами к горлышку. Терпкая душистая влага, живая кровь лозы, слегка опалила горло и излилась в его нутро. В теле чуть потеплело, в голове чуть поплыло, и симфония движения сфер стала слышна еще ощутимее. Казалось, её вот-вот начнет улавливать ухо. После следующего глотка, казалось стало можно улавливать песнопения ангелов, поющих немолчную хвалу Творцу. Тело окончательно расслабилось, боль пожилого тела не ушла, но стала чем-то неважным, пред лицом величия мира.
А, тьфу... бурдюк скользнул в руке, и часть содержимого плеснула на рясу. Впрочем, Бонифаций уже давно не огорчался от таких вещей. Его ряса была темной шерсти, пятна на ней особо не выделялись. Через некоторое время, Бонифаций окончательно гармонизировался с Богом и миром. Он знал, что в таком состоянии может задать Творцу любой вопрос, и получить в ответ любую мудрость необъятной вселенной. Жаль, что на следующий день эта мудрость покинет его, вместе с духом вина, и он ничего не сможет вспомнить. Но в этом и была мудрость Создателя, не правда ли? Смертный в обычном состоянии не может вместить в себя божественной истины. Звезды в небе, тем временем, кажется, начали немного расплываться. Не беда. Что с того, если размышления о высоком временно затмили трудолюбивому монаху звезды? Сколько лет провел Бонифаций наблюдая за ними, терпеливо ожидая пришествия Багряной Звезды. А она так и не появилась.
Бонифаций был слишком мал в этом огромном мире, чтобы знать, - почему Багряная Звезда так и не взошла. Может быть, древние пророчества оказались ошибочны. А может быть сам Бог - в неизмеримом милосердии своем - переменил волю, и решил отменить ужасную казнь, от которой, его попущением много веков так страшно страдал людской род. Кто знает? Звезда не взошла. Служба Бонифация длинною в жизнь, - как и многих монахов до него - оказалось бесполезной. Пусть так! Стоит ли печалится, если Бог отменил казнь, и трубы пока не затрубили, и печати не были сняты? Этому можно только радоваться! Этому.