- Я подремлю чуть-чуть. - Обратился Федор к Парфению. - Начнешь засыпать, - буди меня.
- Будь в надеже.
С тем Федор и сомкнул глаза.
***
Федора растолкала Дарья. За время их странного отдыха, все они успели и поспать и подежурить, и смена девушки оказалось последней.
- Вставай, - Сказала персиянка. Слуга её Автоваз, тем временем расталкивал двух монахов.
- Ух, - пробормотал Федор, поднимаясь с плаща в пояс. - Ну и странный же мне снился сон... Уж сколько в жизни спал, а такого дива не видывал.
- И тебе тоже? - Несколько смущенно удивилась Дарья.
- Да. А что? И тебе снилось странное?
- Еще какое - развела руки девушка. - Снилась мне, что я вот прямо потекла...
- От кого это? - Ревниво отовался Федор.
- Эээ в каком месте? - Тут же вопросил тонкоухий Окассий.
- Мужичье! - Подняла вверх глаза Дарья. - Все мысли у вас об одном... Да не в этом смысле. Приснилось мне, что я первратилась... в воду. И теку себе, широкой разливанной рекой... и Впадаю... в океан... Непередоваемые ощущение. И - не людские.
- Правда, дивный сон, - хлопнул себя по бедру Окассий. Так уж и мне тогда не стыдно рассказать. Снилось мне, что я превратился в целые земли, с лесами, озерами, реками, и всем прочим. Люди там по мне ходят, строят всякое... А я такой, значит, лежу себе. Ну, как повернусь - так значит, землетрясение... Всех на мне трясет.
- Бесовщина какая-то. - Буркнул Федор.
- Это все имматериум, - Отозвался со своего места человек в зеленом, который за все время стоянки так и не сдвинулся с места. Он пробует залезть вам в головы. - Нетрудно разгадать ваши сны. Ведь имя Дарья означает - "вода". Вот и снилась тебе, что ты течешь. Твое же имя, монах Окассий - означает "запад". Вот ты и стал во сне целыми землями. Не удивляйтесь, в это месте вам могло привидется и более странное.
- Ну, - тогда уж и мне не грех сказать, пожал плечами Федор. - Приснилась мне значит, что некий дядька носит красивую, перевязанную бантиком коробку. А внутри коробки, - сижу я. И чувствую - где-то меня очень ждут. И очень моему появлению - обрадуются.
- Твое имя - Феодорос - означает "божий дар", - прокоментировал Хызр. - Вот Он тебя и носил.
- Ты видел Бога?! - Вскричал, подскочив на своем месте Парфений.
- Каков? Каков же он?! - Посунулся вперед Окассий.
- Да... - Пожал плечами Федор. - Нормальный такой... благообразный дедуля с седой бородой... Очень добрый...
- Он видел не настоящего Бога - улыбнулся Хызр, - а лишь свое представление о нем.
- А-а... - Разочарованно протянул Парфений.
- Интересно, - Почесал затылок Федор. - А чудесным мечам чего-нибудь снится? - Гвардеец вытащил свой меч из ножен на ладонь. - Бывают ли у вас сны, клинок? Если я "Феодорос - Божий дар", - видел во сне бога. Значит ты "Гелиодорос - Солнцедар"... Тебя Солнце должно было в коробке носить?
- Ничего подобного. - Хмуро прошелестел меч. - Сны нам, в определенном роде, тоже снятся. Но приснилось мне не славное дневное светило, а какая-то ужасная похабень. Снилось мне, что я превратился в бутылку гнусного пойла, и три пьянчуги-грузчика сообразили меня на троих, забрались в подвал странной торговой лавки, и там, на мешках с картошкой и луком... открыли меня, и... начали... высасывать. Бррр! - Меч аж прямо ощутимо дернулся от отвращения.
- А солнце где? - Уточнил Федор.
- А сонце не было. Вернее, оно было где-то за облаками. Там... дождь шел.
- Ха! - Всплеснул руками старый Автоваз. - А мой-то сон! Привиделось мне, что я превратился в какую-то одержимую девами самобеглую колымагу, изрыгающую сзади смрад от вечного несварения. Весь я был побит да пошарпан. А правил мной, сидя... у меня в самом чреве, некий джигит. Родом как бы из тех же примерно мест, что и я, - но не имеющий и самой малости блеска благородства. Только и помню, что джигит тот постоянно изрыгал скверные ругательства, да пел девовские богохульные гимны во славу зла. - Ладаседанбаклажан! - Кричал он. И а у меня не было ни сабли не и рук, чтобы пресечь эту бесовщину.
- Я превратился в булку с пышшным кремом внутри, - Отозвался самоходом выснувшийся из ножен при бедре Автоваза Эклер. - Какой-то пухлощекий отрок, сроду не знавший воинских упраженений, но сильный в чревоугодии, - сожрал меня. Слава богам - это было довольно быстро...
Все компаньоны повренулись в сторону молчащего человека в Зеленом.
- Ну, я не знаю, - признался Хызр. - В универсуме существует множество миров. А в именах - заключена сила. Речь может идти о каких-то вещах, которые видеть не приходилось даже мне.
- Добрый язат, ты выводи нас скорее отсюда, - поклонился Хызру Автоваз. - Хоть я и воин, но не хотелось бы мне пережить вторую такую ночь...
- Я постараюсь, - клянусь ушедшим братством корвидов, - кивнул Хызр. - Вставайте и пойдем.
Все двинулись следом за провожатым в бесконечном клублении тумана.
- Да, погодите! - Воскликнул Окассий. - Брат Парфений, - а тебе то что приснилось? Каков был твой сон?
- Да... Ничего особенного, - Смущенно отозвался Парфений. - Приснилось мне, будто я сижу в своей келье, читаю книгу ученого мужа Тертуллиана, "О плоти Христа"...
- Ну, - подбодрил Окассий, - Читаешь? И?
- И все. - Пожал плечами Парфений.
- Лукавишь, брат! - Не поверил Окассий. - Все нам здесь снились всякие предивные случаи, пред которыми меркнут и "Метаморфозы" Овидия.94 А ты хочешь сказать, что тебе снилось просто чтение в келье?!
- Так и было, - кивнул Парфений.
- Да ты просто не хочешь нам говорить!
- Отставь его, - через плечо бросил Окассию Федор. - Это даже я знаю, невелика тайна... Ведь имя нашего достойного святого отца Парфенос, что означает "Девственник". - И что еще, по твоему мнению, ему могло приснится?
- Действительно... - Пробормотал Окассий. - Вот счастливчик...
Парфений же перекрестился, и мирно вздохнул.
***
Глава тридцать третья.
Эй ромей.
Не робей!
Ты врага не видел что-ли?
И на суше и на море
Мы встречали пострашней.
Эй ромей.
Будь смелей.
Враг и сам тебя боится.
Наступило время биться.
Вступим в бой уже скорей...
Федор распевал на ходу, самым бодрым голосом, на который был способен. Во-первых, с песней было не так неуютно, в этом жутковатом... пространстве. А во-вторых, песня связывала воедино мысли. И распевая второй куплет, можно было точно знать, что со времен первого не прошло сто, или тысяча лет, а всего секунды. Поэтому, собственно, компаньоны и пели по очереди. Парфений спел - ясное дело - акафист. Окассий - про парня, который ходил к мельничихе, когда не было мельника. Дарья обогатила компанию описаниями подвигов какого-то чудо-богатыря, по имени Рустам, который аки Геракл, побеждал все, что не успело от него вовремя сховаться. Ну а Федор тянул бодрую солдатщину.
Эй ромей
Будь гордей!
За тобою предков слава,
И великая держава.
Все склонятся перед ней.
Эй ромей,
Не жалей!
Ты себя в кровавой сече.
Коротка жизнь человечья.
Славе ж жить до края дней!
Видишь - птица? Это слава,
Ввысь стремится все быстрей...
И как раз допев последний куплет, Федор чуть не ткнулся носом в спину проводника в зеленом, который вдруг резко остановился.
- Вот и все, - сказал проводник - мы пришли.
Компаньоны остановились, оглядывая окружавшее их опостылевшее марево, где "здесь" совершенно не отличалось от "там", из которого они пришли.
- Где мы? - Спросил Федор.
- В цитадели Алеппо. - Объяснил Хызр. - Перед тронным залом. Там - ваша цель. Скажите, как будете готовы, - и я открою проход.
Федор повернулся к компаньонам.
- Все - кроме тебя, Автоваз - скидывайте все лишнее. Оставьте, что нужно для боя.
И подавая пример, сам сбросил плащ, снял лямки рюкзака, подтянул пояс.
Окассий тоже сбросил заплечный мешок, аккуратно, будто собирался вернутся, положил на него широкополую шляпу.