К этому стоит добавить, что каждая факция имела свой хор, орган и другие музыкальные инструменты. Прасинам и венетам оказывалась честь стоять на пути следования императорского шествия из дворца, более того — исполнять некоторые функции на царских церемониях. В число их обязанностей, кроме организации игр на Ипподроме, входило поддержание в должном состоянии оборонительных стен, выступать в случае необходимости в качестве милиции, набирать вооруженных сторонников. Стасиоты организованно посещали военно-спортивные секции, обучаясь там владению оружием. Именно эти обязанности и одновременно привилегии делали их опасными в периоды политических кризисов, волнений, едва ли не ежегодных выступлений, мятежей, короче, того, что хронист Марцеллин Комит, назвал «плебейской войной».
Через своих глашатаев предводители факций, димархи, могли на Ипподроме общаться с самодержцем согласованными выкриками, в том числе рифмованными, так называемыми аккламациями. Такими речевками они выражали ему и его властным вельможам либо благодарность за справедливость и усердие, либо — жалобы, обвинения, упреки, претензии, порицания. В зависимости от ситуации они могли меняться от возгласа «Многая лета императору!» до призыва «Другого императора ромеям!». Поводов всегда хватало: плохое снабжение города, произвол отдельных чиновников, налоговые злоупотребления, недовольство доносчиками, религиозной или государственной политикой царя. Аккламации, что собственно переводится с латыни как «восклицания», заранее сочиняли особые должностные лица — мелисты, поэты, которые входили в штат димархов. Последним помогали также девтеревонты, дословно «вторые», письмоводители-хартуларии и нотарии. В свою очередь император из Кафисмы мог переговариваться с народом через своего глашатая, чиновника-рефенедария, повторявшего слова автократора через огромный раструб. Только здесь, причем не только во время игр, но и собравшись в другие важные для них моменты, грозные своим численным превосходством массы подданных имели шанс выразить своему августейшему «отцу» поддержку или же, напротив, негодование, критику. Они даже могли повлиять на его действия, поскольку по закону Константина Великого от 311 г., справедливость таких аккламаций должна была тщательно расследоваться властями. Какой бы фикцией они ни были, этими правами, как свидетельствуют ранневизантийские источники, касающиеся Александрии и Антиохии, пытались пользоваться и в других мегаполисах Империи.
В заключении раздела уместно вспомнить слова выдающегося византиниста, Геннадия Григорьевича Литаврина, который так отметил особенности общественной жизни Империи: «…иностранцев в Византии должно было удивлять не только высокие стандарты городского быта и иные внешние атрибуты непривычной для них цивилизации: не могли не поражать их и нормы жизни, по которым жили ромеи, — полное бессилие личности перед властью василевса и его чиновников причудливо соединялось здесь с официально признаваемым (и иногда реализуемым) равенством всех подданных перед законом». Воистину, это была особая, неповторимая монархия, где «богоизбранные» самодержец и толпа с ее «димократией» были двумя сторонами одной медали.
Править огромной державой императору ромеев помогал мощный, развитый, разветвленный, дисциплинированный и прекрасно отлаженный чиновно-бюрократический аппарат. При всех недостатках, свойственных такому аппарату — медлительность, бумажная волокита, нерешительность «столоначальников» в принятии собственных решений, коррупция, склонность к подношениям, взяткам и «чаевым», эгоистичность, интриганство, — его деятельность и жизнь общества в целом основывались на власти закона, а не произволе носителей власти, как это было свойственно для средневековья.