Поначалу непривычным к реву пушек ромеям казалось, что на них навалилась сама преисподняя, тогда как противнику это добавляло уверенность в собственной непобедимости. Неутомимо действовавшие катапульты-требюше по крутой территории поражали камнями крыши домов в Городе, а также били по царскому дворцу во Влахернах не хуже бомбард, с каждым днем увеличивая разрушения.
Гордая душа Мехмеда II не могла снести позора неудач, особенно морского поражения 20 апреля. Последовавшее вслед за ним выгодное предложение василевса Константина заключить мир и выплатить туркам контрибуцию любого размера, он отверг. Ярость продолжала душить его. Уже через день молодой султан, одержимый в своей цели, придумал впечатляющий ответ. Это был новый, довольно ловкий, фантастически дерзкий и вместе с тем гениальный тайный план, который смог восстановить полководческий престиж Мехмеда и оказал решающее стратегическое и психологическое значение на дальнейший ход осады. Османы, продемонстрировав чудеса планирования и организации, проявили лихорадочную активность, сумели по суши, волоком, через пологие холмы Галаты, в обход ее укреплений и ненавистной заградительной цепи, перетащить свой флот из Босфора в залив Золотой Рог. Это лишило защитников столицы последних преимуществ и заставило растянуть и без того слабую оборону.
В ночь на 22 апреля, в кратчайший срок, турки, согнав множество невольников, рабочих, солдат, тягловых животных, соорудили из бревен настил протяженностью в несколько километров. Строительство необычной дороги велось у стен генуэзской Галаты, но коварные торгаши, соблюдая сомнительный нейтралитет в развернувшемся конфликте, повели себя предательски по отношению к защитникам христианской твердыни. Они не только не пытались мешать приготовлениям и маневрам врага, но даже не известили вовремя осажденных. Более того, следует отметить, галатцы, негласно участвуя в защите Константинополя и тайком помогая ромеям, до конца осады, как пишет Дука, «…в изобилии снабжали тирана (султана Мехмеда) всем необходимым: и маслом для орудий, и всем иным, что требовали турки», рассчитывая на благосклонность Мехмеда в будущем и не понимая, что имеют дело с проницательным политиком, лишь до поры до времени терпящим их двурушничество.
Смазав настил и катки топленым животным жиром для лучшего скольжения и подготовив деревянные опоры, лебедки, вороты, турки под грохот пушечной канонады, под звуки барабанов и труб оркестра, за 24 часа с огромным напряжением перетащили на канатах около семи десятков своих галер из босфорского залива Диколон (Св. Устье), где базировался их флот, в залив Золотой Рог около бухты Галаты. «То было в высшей степени необычное зрелище, — писал современник тех волнующих событий, знатный ромей Михаил Критовул, — невероятное даже для тех, кто видел его собственными глазами: корабли ехали по суше, как будто плыли по морю, с командами, парусами и всем своим снаряжением».
Каков же был ужас ромеев, когда на следующее утро они обнаружили один за другим соскальзывающие на воду суда противника у стен своей столицы и поняли, что положение их гавани, которую они считали недоступной, безнадежно. Ведь именно отсюда, с северной, прикрытой водами бухты и поэтому слабо защищенной стороны, никто не ждал нападения. К тому же защитники теперь лишились возможности пополнять свои скудевшие запасы припасов за счет рыбной ловли в Золотом Роге. Под угрозой оказался и латино-византийский флот, до этого скрывавшийся в заливе за мощной железной цепью, которую османские корабли, как ни пытались, так и не смогли захватить или разорвать. Совместная запоздалая ночная попытка венецианцев и генуэзцев сжечь скопившиеся в заливе вражеские суда с помощью начиненных горючими материалами и обитых хлопком легких судов-брандеров успеха не имела: скрытно подплывших смельчаков, турки, предупрежденные кем-то из Галаты, обстреляли камнями, пушечными ядрами, прочими снарядами, частью потопили и нанесли четырем кораблям прикрытия серьезные повреждения. Около сорока спасшихся моряков-венецианцев казнили, посадив на кол и оставив умирать в жутких муках на виду у жителей Города. В ответ его защитники, разъяренные неудачей, на глазах османской армии стали сбрасывать с крепостных стен захваченных турок, выводя из тюрьмы «по нескольку человек», а император приказал у двухсот шестидесяти пленных отрубит головы и выставить их на стенах. Взаимное ожесточение сражающихся продолжало расти.