Части византийских вельмож, италийцев и активно участвовавшему в обороне кардиналу Исидору Киевскому, переодевшемуся моряком, удалось спастись на оставшихся немногочисленных генуэзских и венецианских судах, воспользовавшись тем, что турецкие моряки, горя желанием присоединится к грабежу, бросили свои корабли. Кое-кто из уцелевших, отчаявшись, бросался в море вплавь, другие пытались добраться до генуэзской колонии Галаты. Принц Орхан тоже пытался бежать, но был то ли убит, то ли покончил с собой, бросившись со стены. Критским морякам, отважно отбивавшимся на башнях у Золотого Рога, султан, ценя их доблесть, сам разрешил уплыть, но бальи венецианской колонии, его сына и консула каталонцев с несколькими сподвижниками, игравших важную роль в обороне города, приказал казнить. Прочие остатки «интернационального» ромейского войска были перебиты, пятнадцать уцелевших судов, принадлежавших василевсу, Генуе и Анконе, захвачены, многие жители Константинополя, прежде всего, ненужные завоевателям дряхлые старики, зарезаны, новорожденные младенцы выброшены на заваленные трупами улицы, по которым текли потоки крови.
Отдавая на три дня древнюю христианскую столицу на разграбление своим воинам, султан, по словам историка Дуки, заявил, что «…не ищет себе никакой другой добычи, кроме зданий и стен города» — «другое же всякое сокровище и пленные пусть будут вашей добычей». Жаждавшие этой добычи османы, в том числе и христиане из нерегулярных войск, как писал Михаил Критовул, творили «мириады ужасных дел» — «грабили, разрушали, расхищали, убивали, оскорбляли, хватали и обращали в рабство мужчин, женщин и детей, старых и молодых, священников и монахов, людей всякого возраста и звания», сносили горы награбленного в веселившийся лагерь и на корабли, вместо попон набрасывали на лошадей ризы священников. Деревянные иконы, не представлявшие в глазах турок ценности, рубили на куски и сжигали в кострах, на которых завоеватели варили себе похлебку. Книги тоже жгли, разрывали, втаптывали в грязь или в лучшем случае продавали их десятками за бесценок, грузили на повозки и вывозили из города в колоссальном количестве.
Сумма трофеев с неимоверно ограбленного Константинополя, по оценкам одного из современников-италийцев, достигала баснословной для той эпохи цифры — четыре миллиона дукатов! Подавляющее большинство уцелевших греков, пленников — примерно тридцать тысяч человек, включая наиболее ценных молодых женщин, красивых детей, были уведены на невольничьи рынки Эдирне, Бурсы и Анкары, как сказал армянский поэт, — «рассыпались по всему миру словно пыль». Кое кому удалось выкупить свободу себе и своим близким, кое кто поспешил перейти в ислам. Лишь несколько изолированных городских кварталов-поселков, такие как Студион на берегу Мраморного моря, Петрион, Псамафия и Фанар у Золотого Рога сохранились нетронутыми, возможно, потому, что их антиуниатски и исихастски настроенное население особенно ревностно склонялось к тукофильству, не принимало участия в обороне города и добровольно сдалось на милость победителя.
Согласно османскому историку, в тот же день, когда затих яростный порыв вторжения, победитель христиан, 21-летний Мехмед II Фатих верхом на муле, в небесно-голубых туфлях и с мечом Пророка в руке въехал в Харисийские ворота Города и по разрушенным, превращенным в руины, выжженным улицам медленно подъехал к храму Св. Софии. Пораженный его красотой и величием, султан спешился и, поклонившись до земли, осыпал свой тюрбан горстью пыли в знак смирения перед Аллахом, даровавшим ему победу. Он повелел превратить огромное опустошенное здание в мечеть, которая до сих пор украшает древний город. По ее углам высятся видные издалека четыре стройные башни — мусульманские минареты, которые, будто стражи, охраняют великую пленницу, ныне превращенную в музей.