— У нас булочной нет, — ответила она.
— Тогда, может быть, вы продадите мне фунт хлеба?
— Мы не продаем хлеба, но, если вы голодны, я могу покормить вас обедом.
Через открытую дверь доносился аппетитный запах капусты, и было слышно, как кипел суп в котелке. Я не мог устоять.
— Сколько стоит обед?
— Порция супа, капуста с салом и хлеб — тридцать су, не считая сидра.
Цена была очень высокая. Но запроси она с меня целых четыре франка, я бы все равно согласился. Хозяйка усадила меня за стол в небольшой низкой комнате и принесла краюху хлеба, весившую не меньше трех фунтов.
Эта краюха хлеба меня погубила. Сало было очень жирное, и я, вместо того чтобы есть вилкой, небольшими кусочками, положил его на хлеб и сделал огромные бутерброды, такие толстые и аппетитные! Сначала я съел один бутерброд, затем второй и третий. До чего же было вкусно! Краюха хлеба быстро уменьшалась. Я отрезал четвертый ломоть — огромный, еще больше прежних — и решил, что он будет последним. Но, покончив с ним, я увидел, что у меня остается еще немного сала, и снова отрезал кусок хлеба. От краюхи остался теперь только тоненький ломтик. В конце концов, если мне выпал такой счастливый случай, как же им не воспользоваться!
Я думал, что сижу в комнате один, но вдруг услышал какой-то шорох, тихий разговор и сдержанный смех. Я обернулся и посмотрел на дверь. Там за стеклом, подняв занавеску, стояли хозяйка харчевни, ее муж и работница — они смотрели на меня и смеялись.
Никогда еще я не был так смущен. Они вошли в комнату.
— Ну как, сударь, хорошо ли вы пообедали? — спросила меня хозяйка.
И все снова громко расхохотались.
Мне хотелось поскорей убежать, и я протянул ей монету в сорок су.
— Обычно я беру с человека за обед тридцать су, но с такого обжоры следует взять сорок, — сказала хозяйка и, спрятав монету, не дала мне сдачи.
Я вышел за дверь, но она меня окликнула:
— Смотри, будь осторожен, иди медленно, не торопясь, а то еще лопнешь дорогой!
Выслушав ее совет, я пустился бежать со всех ног, словно за мною гнались, и, только оказавшись на порядочном расстояний, замедлил шаг.
Мне было досадно, что я истратил так много денег на один обед, но зато я здорово подкрепился. Ни разу со дня моего ухода из Доля я не чувствовал себя таким бодрым и сильным.
Я сытно пообедал, в кармане оставалось еще сорок су… Мне казалось, что я могу завоевать весь мир!
Если покупать только хлеб, то моих денег хватит на несколько дней. Я решил покинуть морской берег и идти по тому маршруту, который наметил прежде, то есть через Кальвадос.
Тут я столкнулся с непредвиденным затруднением. Где я нахожусь? На пути мне попалось несколько деревень и два города, но я не знал их названий. На большой дороге стояли столбы, указывающие километры, но я шел по берегу моря, где никаких обозначений не было, а спросить, как называется ближайшая деревня или город, я не решался. Мне казалось, что, пока я шагаю, как человек, твердо знающий, куда он идет, мне ничего не грозит; но, если я начну расспрашивать, как пройти, меня немедленно задержат. Я хорошо представлял себе очертания департамента Ла-Манш и знал, что он вдается клином в море; следовательно, если я не хочу идти по побережью, то должен направиться на восток. Но куда приведет меня дорога, по которой я собираюсь пойти: в Изиньи или в Вир? Если в Изиньи, то я вновь выйду на морской берег, где могу заняться рыбной ловлей. Если же в Вир, то пищи там нет, ибо нет моря, и мне нечем будет пополнить запасы, когда я истрачу мои сорок су.
Вопрос был очень серьезный, и я это прекрасно понимал.
После долгих колебаний я решил идти наобум и пошел прочь от моря по первой встретившейся мне дороге, надеясь вскоре увидеть путевые знаки. Действительно, мне тут же попался столб с надписью: «Кетвиль — три километра». Значит, надо пройти три километра, а там я во всем разберусь.
Придя в Кетвиль, я увидел на стене новую надпись, сделанную белыми буквами на голубом фоне: «Дорога номер 9 департамента Ла-Манш. От Кетвиля до Гальаньера — пять километров». Но я не помнил таких названий на карте и очень встревожился. Где же я? Уж не заблудился ли?
Я прошел через всю деревню и, отойдя от нее на порядочное расстояние, подальше от любопытных глаз, присел у подножия гранитного креста, стоящего на самой верхушке холма у перекрестка четырех дорог. Вокруг расстилалась обширная равнина, местами покрытая лесом; кое-где виднелись каменные колокольни церквей, а вдали белая полоса моря сливалась с горизонтом. Я находился в пути с раннего утра. Солнце припекало все сильней, было очень жарко. Облокотившись на ступеньку, чтобы спокойно обдумать свое положение, я незаметно уснул.