— Нам надо встать завтра пораньше, — сказала мне Дьелетта. — Завтра день Евгении, и я хочу прийти вовремя, чтобы поздравить маму с днем ангела и подарить ей резеду.
Бедный цветок! Листья у него опали, он весь сморщился и пожелтел, но еще не совсем засох, и несколько зеленоватых стебельков доказывали, что он еще может ожить.
Мы ушли на рассвете, как только хозяин стал чистить своих лошадей.
До сих пор погода каким-то чудом благоприятствовала нам. Ночи, правда, стояли холодные, зато днем было тепло. Но в то утро, когда мы вышли из конюшни, мы почувствовали, что погода резко изменилась. Небо покрылось облаками, на нем не светилось ни одной звездочки, а на востоке вместо красивых алых и багровых отсветов, какие мы часто наблюдали за время пути, нависли тяжелые свинцовые тучи. Сильный северный ветер обрывал и крутил сухие листья; порой они летели навстречу такой плотной завесой, как будто хотели преградить нам путь. Дьелетте было очень трудно держать под накидкой свою резеду.
Наконец совсем рассвело, и наступил серый, ненастный день.
— Солнце сегодня отдыхает — тем лучше. В такой день наши грязные лохмотья не будут бросаться в глаза, — заявила Дьелетта, умевшая во всем находить хорошую сторону.
— Не беспокойся, дождь еще успеет выстирать их до нашего прихода в Париж.
Я думал, что начнется дождь, но вместо него пошел снег. Сперва снежинки закружились в воздухе, словно маленькие бабочки, гонимые ветром. Но постепенно их становилось все больше и больше, и скоро повалил густой снег. Холодный ветер хлестал нам прямо в лицо и слепил глаза.
Мы с трудом прошли одно лье. По обеим сторонам дороги тянулся лес. Вокруг не было никакого жилья, и мы решили укрыться под деревьями. Хотя мы очень торопились добраться до Парижа, идти в такую снежную бурю было невозможно.
Откосы канав были кое-где покрыты буковой порослью, на которой сохранились еще сухие листья. Мы укрылись от ветра под кустами на таком откосе, и они некоторое время защищали нас от снега. Ветер дул с такой силой, что снег несся над самой землей, вздымая тучи белой пыли и задерживаясь только там, где встречал препятствие на своем пути. В конце концов он покрыл весь откос, за которым мы укрылись и, перекатываясь через его гребень, повалил на нас сверху. Он осыпал нас с головой, забивался за ворот и, растаяв, стекал по спине. Я хотел укрыться попоной, но ветер все время срывал ее.
Наша одежда давно превратилась в лохмотья, которые плохо защищали нас от холода. Дьелетта вся посинела, зубы у нее стучали; она прижалась ко мне, но мне самому было так холодно, что я не мог ее согреть. Снег, сыпавшийся мне за ворот, промочил меня насквозь, как будто я искупался в реке.
Целых два часа сидели мы под откосом, а ветер все не стихал. Снег, казалось, падал не с неба, а летел прямо над землей и колол нас тысячами острых иголок. Порой он вдруг поднимался верх и кружился столбом.
Дьелетта по-прежнему держала горшок с резедой, крепко прижимая его к себе под накидкой, но снег проникал повсюду. Увидев, что земля в горшочке покрылась снежной коркой, она протянула цветок мне.
— Что мне с ним делать? — спросил я.
— Очень прошу тебя, постарайся его спасти.
Меня разозлило, что она все время возится со своим цветком. Я пожал плечами и указал на ее пальцы, закоченевшие от холодного горшка.
— Ах! — сердито сказала она. — Почему ты сразу не велел мне выбросить резеду?
В трудные минуты ссора вспыхивает быстро. Мы в первый раз сказали друг другу несколько резких слов. Потом замолчали и, отвернувшись, стали смотреть на падающий снег.
Вдруг я почувствовал, что ее рука ищет мою.
— Ты хочешь, чтобы я бросила цветок? — грустно спросила она.
— Разве ты не видишь, что он все равно погиб? Листочки почернели и завяли.
Она ничего не ответила, только глаза ее наполнились слезами.
— Значит, я не принесу маме подарка!
— Ну, не бросай ее, — сказал я и взял у нее горшок.
Снег продолжал идти, но ветер затих и постепенно совсем прекратился. Но зато снег теперь падал густыми хлопьями. В несколько минут вся земля покрылась толстым белым покровом, доходившим нам до колен, как будто снег хотел закутать нас своим ледяным саваном.
Так продолжалось не меньше часа. Деревья гнулись под тяжестью снега. Мы чувствовали, что на нашей попоне, которая все же немного согревала нас, лежит слой в несколько фунтов. Прижавшись друг к другу, мы сидели молча, не двигаясь. Холод пронизывал нас насквозь, и мы постепенно коченели, но не понимали грозившей нам опасности. Наконец снежинки стали падать все реже и реже, и вскоре снегопад прекратился.