Вам лучше будет пока не приезжать и пореже писать. Надо только быть терпеливым и верить в будущее. Вам повезло — ваше будущее будет долгим. У меня же лишь сердце молодое, и мое будущее — это будущее других. Я довольствуюсь этим. Я привык жить на несколько десятков лет — а то и веков — вперед. Мне не надо при этом спешить и надрываться: человечество ползет как улитка (это все же лучше, чем пятиться, как рак!). Е pur si muove! (И все-таки движется!)»
Слова о посетителях-оккупантах, которых Роллан предпочитал обитателям «городка на водах» (то есть предателям из Виши), не должны нас удивлять. Те немецкие солдаты, подчас и офицеры, которые заходили к знаменитому антифашистскому писателю, чтобы выразить почтение или получить автограф, — это, конечно, были не нацисты, а скорей всего люди, которые тяготились своим положением. Один из таких посетителей Роллана (как свидетельствует французский исследователь Рене Шеваль) впоследствии дезертировал из гитлеровской армии. Можно понять, что для Роллана могло быть более приемлемо общение с такими немцами, чем с французами, утратившими чувство национального достоинства.
Очень тягостны стали для него встречи с былым приятелем Альфонсом де Шатобрианом. Еще за несколько лет до войны их идейные пути резко разошлись. Роллан в принципе считал, что можно поддерживать добрые отношения даже и при наличии политических разногласий; 1 января 1935 года он с оттенком юмора писал об этом Шатобриану («Твои предки, эмигранты, и мои, санкюлоты, перекрикивались и поддразнивали друг друга, стоя по разные стороны Рейна…»). Но уже немного времени спустя, в декабре 1936 года, он в письме к общей знакомой, Клер Женье, с большой горечью осуждал «преступный абсурд Шатобриана»*, который стал яростным антикоммунистом и почитателем Гитлера. В период фашистского нашествия Шатобриан выпускал журнальчик «Жерб» в духе политики Виши и пытался — без существенного успеха — привлечь французскую интеллигенцию к сотрудничеству с оккупантами. (Можно предположить даже, что это он посоветовал немецким властям не трогать автора «Жан-Кристофа».) Он приезжал в Везеле, но Роллану было не о чем с ним говорить. После начала войны гитлеровской Германии против Советского Союза Шатобриан прекратил свои визиты.
В начале войны Роллан был твердо намерен ничего не печатать, пока в стране не восстановится, как он говорил, нормальная жизнь. В 1942 году он все же решился под давлением крайней материальной нужды опубликовать у своего старого издателя Альбен Мишеля книгу «Внутреннее путешествие» (в сокращенной редакции — без «Прелюдии» и без последней главы, «Кругосветное плаванье»). В 1943 году в издательстве «Саблие», которым руководил Рене Аркос, вышли два тома большого труда Роллана о Бетховене под общим названием «Незавершенный собор». Остальные рукописи Роллан откладывал «до лучших времен».
Трудности военного времени сказывались в захолустном Везеле еще более резко, чем в больших городках. Не хватало продуктов питания, временами не было электричества, воды. Мария Павловна то перекапывала грядки в огороде, то ходила по соседним деревням, чтобы достать молока или картофеля. Роллан, насколько позволяло здоровье, придерживался привычного ритма жизни. Каждое утро он писал по нескольку страниц, а в свободные часы много читал.
Письма, которые он посылал в Париж Рене Аркосу, говорят о неубывающей интенсивности его умственной жизни в это время.
«Перечитываю Геродота, — сообщал он в декабре 1940 года. — Наслаждаюсь им, он прелестен. В нем есть что-то неуловимо похожее на Монтеня или на Анатоля Франса. Что до его Предсказаний и Сновидений, которые он тщательно излагает, — они могли бы составить «Ветхий завет» в духе ионийцев, не хуже библейского».
«Читаю много книг по точным наукам, — говорится в письме от 12 июля 1941 года. — Не скажу, что одолеваю алгебру без препятствий. Но в конце концов мне удается с ней сладить, — разгрызаю орешек. Великолепное дело: что бы ни происходило в мире, наука идет себе и идет своей собственной дорогой. Да еще какими семимильными шагами! Именно в этой области можно ощутить дух свободы — нетронутый, неприкосновенный, не искаженный предрассудками. Здесь нет ни наций, ни рас. Эйнштейн, принц де Брольи, великие немцы и англосаксы подают друг другу руки. В нашем мире искусства далеко до этого. У нас гораздо больше духовных перегородок…»