Месье де Вранкур был настолько проникнут этим чувством суетности, что, в глубоком рассеянии, нечаянно завладел стаканом мадам Мирмо, сидевшей справа от него. Ромэна Мирмо, заметив движение месье де Вранкура, смеясь, остановила его руку:
— Дорогой месье де Вранкур, уверяю вас, не пейте из моего стакана. Вам не к чему знать мои мысли; я убеждена, что вы нашли бы их совершенно неинтересными.
Месье де Вранкур смущенно извинился. Вмешалась мадам де Вранкур:
— Ромэна, умоляю вас, не мучьте моего бедного мужа, он и без того несчастен. Сегодня ему прислали каталоги из Германии; он только о них и думает.
Месье де Вранкур покорно возвел очи к небу. К нему обратился месье Клаврэ:
— Полно, дорогой Вранкур, утешьтесь и потерпите чуточку, мы вам не долго будем мешать. Я уверен, что у этих дам тысяча дел в городе; а мне надо будет сейчас сходить в Зоологический сад, посмотреть на маленького гиппопотама, который недавно родился. Говорят, он очарователен… просто душка… Если он действительно такой милый, мы сделаем ему как-нибудь на днях визит… Не правда ли, мадам Мирмо?
Мадам Мирмо изъявила согласие:
— Месье Клаврэ, мы сходим посмотреть гиппопотама, но и вы посетите меня в Дамаске, когда я туда вернусь.
При этих словах Пьер де Клерси поднял голову. Он уже несколько раз подолгу глядел на Ромэну Мирмо. Он наблюдал за нею с безмолвным вниманием. Она ему бесконечно нравилась. У нее была прелестная манера слушать. Лицо ее было тонкое и нежное. Это было то именно лицо, о котором он не раз вспоминал со времени вечера на Кателанском лугу. При мысли, что мадам Мирмо уедет, ему вдруг стало тяжело, хоть он и сам не знал почему.
При слове «Дамаск» мадам де Вранкур воскликнула:
— Да замолчите вы, Ромэна, и не смейте говорить об отъезде. Вы только что приехали. Пока попробуйте этого заливного цыпленка. Это, правда, не гиппопотам, но вы мне скажете, как он вам нравится.
Мадам де Вранкур считала себя знатоком по кулинарной части. Ей хотелось, чтобы за столом у нее все было образцово. Она последила глазами, как лакей обносит блюдо. Когда он подошел к Андрэ де Клерси, она воскликнула:
— Да вы ничего не берете, месье де Клерси!
Ромэна Мирмо заметила, с какой нежной и огорченной интонацией Берта де Вранкур произнесла эту банальную фразу. Она придала ей такой особенный, такой задушевный, такой влюбленный оттенок, что у Ромэны Мирмо возникло ощущение тайной связи между Бертой и Андрэ. Это ощущение она уже испытала, когда Андрэ де Клерси вошел. То, как Берта подала ему руку, то, как они взглянули друг на друга, почти не оставляло в ней сомнений. Андрэ, очевидно, и был тем лицом, на которое Берта намекала, делая свое полупризнание в саду. Ромэне не нужно было, чтобы Берта рассказывала ей что-нибудь еще. Андрэ де Клерси — любовник Берты. Их любовь говорила сама за себя. Она была очевидна, несомненна, настолько очевидна, настолько несомненна, что Ромэна Мирмо удивлялась, как этого не замечают все. Правда, между людьми, которые часто видятся, устанавливается своего рода дружеское безразличие. Однако возможно и даже вероятно, что месье Клаврэ и Пьер осведомлены о положении. А месье де Вранкур? Месье де Вранкур, погруженный в свою вечную библиофильскую рассеянность, по-видимому, очень мало интересовался тем, что происходит вокруг него. Однако Берта и Андрэ были, по-видимому, воплощенной неосторожностью, если судить по их сегодняшнему поведению! Должна ли она обратить их внимание на эту неосторожность, которая бросается в глаза всякому новому человеку? Да, конечно, думала Ромэна Мирмо, если Берта, что весьма вероятно, заговорит с ней как-нибудь о своей связи. В этом случае она ее предостережет. Этого требует ее долг. Ромэна слишком мало ценила любовь, чтобы позволить подруге быть такой неосторожной. Любовь — чувство, допустимое только тогда, когда оно может быть соединено с безопасностью. Иначе стоит ли оно того риска, которому ради него подвергаются? Нет, тысячу раз нет! А между тем потребность любить и быть любимой, должно быть, очень сильна, раз Берта ей уступила. И Ромэна с удивлением наблюдала через стол за этой своей подругой со спокойным и нежным лицом, с красивыми, полными влюбленной ласки глазами, которая так ставила на карту свой жизненный покой, приносила его в жертву желаниям и влечениям сердца.