На вопрос старых дев Пьер де Клерси отвечал смехом:
— Да, представьте, это я, мадемуазель де Жердьер! На этот раз я явился вас похитить. И по-настоящему!
С легкостью своих лет он ухватился за подоконник и подтянулся на руках. В восхищении, тетя Тина и тетя Нина закричали, суетясь и кудахча, как старые курицы:
— Перестаньте, месье Пьер, вы разобьетесь.
Но Пьер де Клерси исполнил ловкий подъем на руках и проворно соскочил в столовую. Подбежав к барышням де Жердьер, он поцеловал им руки, затем, засунув пальцы в мешок с буль-де-гомами, оглянулся кругом и приветствовал широким жестом мифологические рисунки, расстилавшие по стенам свое напыщенное и бледное витийство.
— Дорогие хозяйки, на этот раз я вас еще пощажу. Я вас не похищу, но мне нужен заложник. И вот с чем я приехал. Уже два дня, как мадам Мирмо не появлялась в Аржимоне, и без нее больше не могут быть; ее требуют громогласно. Ввиду чего мадам де Вранкур возложила на меня поручение привезти мадам Мирмо к завтраку. Поэтому я вас приглашаю, дорогие хозяйки, поставить мадам Мирмо в известность о том, чего от нее ждут, иначе я увожу вас самих, не дав вам даже времени надеть шляпы.
Тетя Тина и тетя Нина взирали на Пьера де Клерси с забавным умилением. Они словно говорили: какой он милый! Тетя Тина первая обрела дар речи. Она волновалась:
— Ну конечно же, нужно сказать Ромэне. Где она? В саду, должно быть; скорее, скорее, Нина.
Можно было подумать, они сердятся на Ромэну за то, что ее нет и что она медлит, хотя бы лишь минуту, исполнить волю Пьера де Клерси; но когда тетя Нина уже собралась идти на поиски племянницы, дверь столовой отворилась и мадам Мирмо появилась на пороге.
При виде ее Пьер де Клерси покраснел; ему казалось, будто комната озарилась внезапным светом, а рисунки по стенам вдруг засветились, играя яркими красками. Старые сестры для него словно пропали, как печальные совы, спугнутые вместе с темнотой. И вдруг он смутился. Ему стало стыдно, что он сейчас говорил таким шутливым тоном. Только бы эти барышни де Жердьер не вздумали рассказывать, что он влезает к ним в окно, как мальчишка, что он ворует у них буль-де-гомы. Его сразу охватили робость, тревога и чуть ли не дрожь.
На Ромэне Мирмо было одно из тех мягких восточных платьев, которые она любила. Сегодняшнее ее платье было цвета песка и меда и украшено легкими арабесками[32] из золотых нитей. Без шляпы, с небрежно зачесанными волосами, она держала в руке большой букет серно-желтых роз, почти того же Оттенка, что и облегавшая ее сирийская ткань, и среди них было несколько красных. Увидев Пьера де Клерси, она было отступила на шаг. Но ее колебание длилось недолго, и она подошла к молодому человеку, протягивая ему руку:
— Что делать, мы в деревне. Вы меня извините, что я еще не одета, месье де Клерси? И потом, разве тетя Тина и тетя Нина не служат мне примером?
Она, смеясь, указала на кофты, папильотки и чепцы барышень де Жердьер. Это открытие повергло бедных дев в смущение. Может быть, впервые в жизни они испытывали чувство кокетства. Ромэна Мирмо положила букет на стол и оправила на плечах слегка спустившуюся «абаю». Пьер де Клерси следил за этим жестом со слепым восхищением. Вдруг он вспомнил, что ему следовало бы объяснить свой приезд.
— Извините меня, пожалуйста, что я вас побеспокоил, но меня прислала мадам де Вранкур. Вы уже два дня не были в Аржимоне, и она боялась, не нездоровы ли вы. Так вот, я взялся съездить, чтобы узнать…
Этими словами Пьер де Клерси говорил не все. Он не сказал, что эти два дня казались ему нескончаемыми и мрачными, что Аржимон представлялся ему местом уныния, что он двадцать раз готов уже был отправиться в Ла-Фульри и не сделал этого только потому, что боялся явиться некстати. Он не сказал также, что это он обратил внимание мадам де Вранкур на отсутствие ее приятельницы. Он продолжал:
32
Арабески — насыщенный и сложный орнамент, основанный на прихотливом переплетении геометрических и стилизованных растительных мотивов; иногда включал в себя надписи. Был распространен в основном в арабских странах.