– Ты это о чём, Соня?
– Парня её знаешь? Солист "Брандспойта"?
– Лёху-то Меркулова? Конечно, знаю!
– Вчера утонул… 5 апреля хоронить будут! Все СМИ трубят.
У Ольги вытянулось лицо.
– Мамочка… Лея!.. Хорошо, что она не знает.
– Узнает!
– Соня! Не надо ей сейчас говорить! Пусть сначала из Милана прилетит. Соня! Пожалей ты её!
– А ты не думала, Керимова, что бумеранги возвращаются?! Вот он к ней и вернулся… – скривила губы Тарасюк.
* * *
Лея решила лечь спать пораньше. Завтра – самый главный конкурсный день: нужно выспаться. Вдруг пиликнул телефон – пришла смс-ка.
– Ну наконец-то, – обрадовалась Турава, подбегая к телефону.
Это была смс-ка, но не от Алексея… "Лея, перейди по этой ссылке. Мне очень жаль… Тарасюк Соня". Лея открыла ссылку: " Трагическая гибель солиста "Брандспойта" Алексея Меркулова. Рок-музыкант оказался героем… МЧС готовит похороны".
– Что за чушь?! Вечно эта жёлтая пресса ездит по ушам! Ну-ка, введём в поисковике "Меркулов Алексей". Вот так. Теперь смотрим…
Она побелела: заголовки сыпались и сыпались… "Утрата в мире рок-музыки". "Оба ребёнка живы – певец утонул!" "Академия МЧС скорбит о курсанте 5 курса, геройски погибшем при исполнении долга. Меркулов А.В. будет представлен к правительственной награде. Панихида и похороны назначены на 5 апреля в 12.00. Местом захоронения героя выбрано Троекуровское кладбище".
– Лёша!..– закричала она и потеряла сознание.
К отелю летела скорая. Она не могла даже открыть дверь – ноги не слушались. Дверь отпирали горничные. Турава билась в истерике, ног она не чувствовала. Ей не хватало воздуха, у неё начиналась паника и видения. Её держали, делали уколы, поили водой. Потом она перестала биться, затихла. Сидела с дрожащими губами и смотрела перед собой мёртвыми глазами.
Борис Аркадьевич был рядом, обнимал и отпаивал водой.
– Терпи, девонька, скрепись! Невосполнимая утрата! Нужно пережить, просто пережить… Иди ко мне!
Она прижалась к нему и заплакала.
– Вот и хорошо! Плачь! Громко плачь, не стесняйся. Хоть в подушку, а лучше – в меня!
Он гладил её по волосам, сам роняя слёзы, чувствуя пустоту внутри неё. Прошло 2 часа. Лея смогла встать с кровати, смогла сама подойти к окну. Худрук внимательно наблюдал за её ногами, потом спросил:
– Ноги как?
– Вроде, ходят… – тихо отозвалась она.
– Если ты не сможешь завтра выйти на сцену, никто тебя не упрекнёт. Ты прошла два конкурса просто блестяще.
– Я буду завтра танцевать, – тихо сказала Лея.
* * *
– Ренат! – окликнул Борис Аркадьевич партнёра Туравы, танцевавшего роль
Альберта. – Ты знаешь, какое горе у Леи?
– Конечно, Борис Аркадьевич, вся труппа знает, – едва слышно прошептал он.
– Так вот, будь, пожалуйста, начеку! С ней всё, что угодно может случиться. Видишь ли, история Жизели сама по себе тяжёлая, а тут ещё личная драма… Ну, ты меня понял.
Ренат кивнул. Объявили "Жизель", и они вышли на сцену. Ренат никогда не видел её такой! Её глаза горели, яркий румянец проступал сквозь грим, губы дрожали. Лея словно впала в забытьё.
Она не видела перед собой графа Альберта, это был Меркулов! Он влюблял её в себя своей заботой, своими песнями, своей нежностью. Она не видела перед собой невесту графа: то была Смерть, которая забирала его у неё. И он, Меркулов, предавал Лею, позволял себя забрать, бросал её одну в этом пустом без него мире!
Она танцевала Боль! И ей было больно. Ох, как больно!… Её сердце разрывалось на части. В какое-то мгновение партнёру показалось, что она действительно сходит с ума: её сердце вот-вот остановится.
– Врач! Ей нужен врач! – испугался Ренат.
Она погибала по-настоящему. И когда она упала, бездыханная, в руки графа, зал затих, а потом разразился громом рукоплесканий.
Но ещё больше она поразила всех во второй части "Жизели". Такого объяснения в любви от русской балерины не ждал никто! Складывалось впечатление, что умерла не Жизель, а умер он, Альберт. Фантазии и реальность для неё сплелись в один клубок.
Ещё в гримёрке, одна, настраиваясь на выступление, Лея осознавала, что они разлучены. Что страшная черта пройдена, и в реальном мире Меркулова уже нет… Но он ещё жил здесь, на сцене: единственная возможность для Леи в последний раз увидеть его. Это – её последний шанс сказать то, что она так и не успела сказать ему при жизни. То, что не успела подарить, она дарила сейчас! Она тратила себя без остатка, таяла, как свеча, оставляя в конце вместо себя лёгкую, пустую, неземную оболочку…
В зале люди плакали, не стесняясь своих слёз. Они учились у этой хрупкой русской девочки любить и жить, растворяясь в другом.