Фредерик. Другие услышали одну правду, что вы связали себя навсегда с другим мужчиной.
Жаннетта. Нет. Я навсегда вас отторгла. Это торжественное таинство должно было быть предусмотрено церковью, вместе с другими: таинство отторжения. (Пауза. Стоя друг напротив друга, они смотрят друг другу в глаза.) Я тоже пришла попросить у вас прощения за ту боль, которую вам причинила.
Фредерик (с жестом). Ничего.
Жаннетта. Вы воротились в тот дом ночью?
Фредерик. Да. Как только врач сказал, что с Улией всё обошлось.
Жаннетта. И вы меня ждали?
Фредерик. До утра.
Жаннетта (после короткой паузы). Я должна была оставить письмо…
Фредерик. Может быть. (Пауза.) Когда мы с вашим братом вышли, там стоял человек, это он?
Жаннетта. Да.
Фредерик. И он вошёл, как только мы ушли?
Жаннетта. Это я его позвала.
Фредерик. Почему?
Жаннетта. Чтобы сказать ему, что если он хочет меня ещё видеть, то я стану его женой.
Фредерик. И это было устроено тут же?
Жаннетта. Да. Мы даже немного подтасовали официальное объявление в мэрии. В провинции всё устраивается. Мне хотелось, чтобы в день моей свадьбы вы ещё были здесь.
Фредерик. Всё хорошо. Вот только мы сейчас уезжаем. (Короткая пауза.) Мне осталось пожелать вам счастья.
Жаннетта (спокойно). Вы смеётесь.
Фредерик. Мне бы хотелось смеяться. Должно быть, смеяться приятно.
Жаннетта. Говорят.
Фредерик (кричит). Но я буду смеяться. Завтра или через год, через десять лет, клянусь вам, я буду смеяться. Когда дети начнут говорить и скажут что-то смешное, или я увижу собачку, которую мы купим для их развлечения, как та испугалась во дворе тени, или просто так, не из-за чего, потому только, что станет вдруг жарко, а свет солнца прольётся на море.
Жаннетта. Да, вы засмеётесь.
Фредерик. Пока мне больно, и нет ни в чём уверенности. Но настанет совершенно новое утро, утро без воспоминаний, когда я встану с рассветом, и всё встанет на свои места. Я опять обрету, проснувшись от кошмарного сна, мой наново выкрашенный дом на берегу моря, чёрный стол у окна, продолжительные часы жизни, когда тень церкви неторопливо ползёт через площадь, и улыбка Улии однажды вечером станет, как тихая вода. Будет день, когда я вновь буду сильным, как раньше. Однажды. И люди и вещи вокруг меня больше не будут вечными вопросами, они станут уверенностью и ответом.
Жаннетта. Да, мой дорогой.
Фредерик. Почему я вас не встретил, когда вернулся в тот дом? (Жаннетта делает бессильный жест, не отвечая на вопрос.) Я обернул вашу рану платком! Я вас обнял. Я сказал вам: «Я буду вам верить всегда». А вы говорили, что меня любите.
Жаннетта (слабым голосом, после паузы). Не нужно было оставлять меня одну.
Фредерик. Улия могла умереть…
Жаннетта. Да. И пойти к ней сразу — было, с вашей стороны, благоразумно и правильно. Но бывают минуты, когда благоразумные — это не то, что нужно.
Фредерик. Она из-за вас отравилась.
Жаннетта. Да. Немного до или, может быть, после я бы тоже подумала: «Бедная Улия!» И я бы терпеливо ждала всю ночь, счастливая успокоить вас под утро. Но нам не повезло, это была как раз та минута, когда нельзя было меня оставлять.
Фредерик. Почему?
Жаннетта (с грустной улыбкой). Вы всегда спрашиваете меня, почему. Думаете, что я знаю? Я была, как птица на самой высокой ветке, готовая улететь или свить гнездо. Я пробила стекло рукой… я пролила за вас кровь и гордилась этим. Сказали бы мне, выпрыгни из окна, войти в огонь — я бы и это сделала. Единственное, что для меня было совершенно невозможно, так это не чувствовать на мне вашей руки.
Фредерик. Почему вы не закричали, почему дали мне уйти?
Жаннетта. Было уже слишком поздно. Как раз в тот момент, когда ваша рука оставила меня, именно тогда я перестала быть самой сильной. Вы даже не ушли, вы не сделали ещё ни одного шага, а я уже стала самой слабой, неуверенной, уже вовсе не созданной для вас. Даже если бы я и хотела, я бы не смогла вас окликнуть.