Сара уже отвернулась от него, прежде чем он успел произнести последние слова, так что он не был уверен в том, что она их расслышала. Как не был уверен и в том, что хотел бы этого. И вообще он не понимал, почему вдруг решил выложить всю страшную правду. Чтобы задеть за живое? Пробудить какие-то чувства? Печаль? Злость? Хоть что-то?
Сара услышала последнюю фразу. Услышала и постаралась тут же забыть. Она сидела, обхватив руками колено. Дышала глубоко, размеренно. Пытаясь успокоиться. Ты ведь знаешь схему.
В сознании эхом пронесся голос из прошлого.
— У тебя когда-нибудь возникало ощущение раздвоения личности? — это спрашивал Фельдман. Ее психиатр, венгр по национальности. Она сразу же узнала его густой венгерский акцент.
— Постоянно, — кисло усмехнувшись отвечала она. — Я просто научилась скрывать это.
И Фельдман журит ее — очень похоже на нравоучения Мелани, и неудивительно, учитывая то, что он был ее наставником:
— Непременно давай волю своим чувствам, Сара. Это единственный путь к исцелению.
«Что ж, Фельдман, — с горечью подумала она, — если это единственный путь к исцелению, то, значит, мне не выкарабкаться».
Сара уставилась на проходившую мимо женщину с нечесаными грязными седыми волосами. Она толкала перед собой тележку, в которой, судя по всему, был сложен весь ее нехитрый скарб. Женщина разговаривала сама с собой, бормотала что-то себе под нос, раздражалась, отчаянно жестикулировала.
Сара проследила за ней взглядом, пока та не скрылась из виду. Ее вдруг обуяла зависть — чувство нелепое и смехотворное в данной ситуации. И она почти расслышала голос Мелани: «Нет, Сара. Это не зависть. Жалость к себе. Тебе сейчас кажется, что несчастнее тебя нет никого, и ты готова поменяться ролями с кем угодно. Даже с бездомной шизофреничкой».
Вагнер засомневался в том, что Сара помнит о его присутствии. Да что там говорить, он даже не был уверен, что она знает о его существовании. Казалось, мыслями она была где-то очень далеко. Возможно, на другой планете.
— Я даже не успел представиться, — сказал он с единственной целью привлечь ее внимание, поскольку не сомневался в том, что ей абсолютно наплевать на его персону. — Я — Вагнер. Детектив Майкл Вагнер из отдела убийств полицейского управления Сан-Франциско.
Стоило Саре услышать его имя, как она тут же обернулась и пронзила его враждебным взглядом.
— Вагнер? Вы один из тех, кто связан с этим убийцей. Ромео. — Она наконец вспомнила, где его видела. Это был тот молодой детектив, что выступал вместе с Мелани во вчерашней вечерней телепередаче. Боже, неужели в тот самый момент, когда она, сидя в своей убогой конуре, смотрела запись этой телепередачи, убивали ее сестру? Сара еще крепче сцепила руки, так что побелели костяшки пальцев.
— Я — один из тех, кто пытается поймать его, — поправил Вагнер. И добавил решительным тоном: — Сейчас — с особым рвением.
Даже теперь, когда все каким-то странным образом встало на свои места, Сара все равно сомневалась в реальности происходящего.
— Так, значит, это был он? Ромео?
— Обычно мы не сбрасываем со счетов вероятность существования подражателя. Но на этот раз все-таки склоняемся к тому, что это дело рук серийного убийцы. Вполне возможно, что Ромео выбрал вашу сестру в качестве очередной жертвы, поскольку она слишком хорошо его изучила и это его напугало. Она, действительно, была хорошим психологом. Чертовски хорошим. Если бы не эта трагедия… — Он не смог договорить, ком застрял в горле. — Извините, — виновато произнес он.
Необъяснимая ярость полоснула, словно бритвой. У Сары вырвался короткий грубоватый смешок.
— Ромео. Только Мелани может прийти в голову окрестить так этого монстра. У нее извращенное чувство юмора.
От Вагнера не ускользнуло то, что она говорит о сестре в настоящем времени, но он промолчал.
— Это наследственное, — продолжала Сара диалог с самой собой. — Мы все в какой-то степени извращенцы.
— Мелани когда-нибудь говорила с вами о Ромео? — вмешался Вагнер.
— Нет, никогда. Хотя, думаю, с удовольствием бы это сделала, если бы я изъявила желание выслушать ее.
— Я вас не осуждаю, — сказал он.
Она удивленно посмотрела на него.
— За что?
— Я хочу сказать, что, возможно, эта тема и не была… подходящей…
— У нас было мало общих тем для разговоров.
— Вы не были близки?
— В каком смысле? — ощетинилась она.
Вагнер смутился.
— Я не знаю. Я был единственным ребенком в семье.