Взгляд, улыбки, полуулыбки, наклон головы, пауза, молчание — из этих полутонов складывались женские образы в фильмах Сотэ. Снимаясь в них, она должна была всё время сдерживать себя, чтобы не разрушить прозрачную ткань фильма. Сценарий Жиро и Кончена в силу его перегруженности событиями самого невероятного толка давал возможность играть без всяких полутонов, резко и нахраписто. Эмма Эккерт в изображении Роми Шнайдер — человек, привыкший жить на пределе возможностей. Лихорадочно горящие глаза, презрительное выражение лица, хриплый, издевательский смех. Такой предстаёт Эмма Эккерт на экране. Если героини Сотэ покоряли мужчин спокойным достоинством и женственностью, то Эмма привыкла укрощать людей как непокорных скакунов, другие ей были просто неинтересны.
Своей яростной, заострённо эмоциональной игрой Роми Шнайдер заставляет верить, что её героиня может всё — саботировать работу французских банков, перелететь в личном самолете из Парижа в Ниццу и встретить там в роскоши Рождество, проникнуть к французскому президенту и потом использовать полученный автограф в качестве рекламной афиши, наконец, вырваться из тюрьмы и умереть, глядя прямо в глаза убийце. Она позволяла себе смягчаться, только когда оставалась наедине со своим приёмным сыном. Этот тоненький мальчик с серьёзным, даже каким-то старческим лицом и улыбкой, в которой не было ничего беззаботно-детского, хорошо понимал приёмную мать и в самые сложные моменты пытался подставить ей свое хрупкое плечо. Его она оберегала от жизненных неурядиц. Точно так же относилась к своим детям и сама Роми Шнайдер. Но жестокая действительность не хотела щадить этих детей, они становились жертвами страстей, которые бушевали вокруг.
Враги убивают Эмму на глазах приёмного сына, и он смотрит на смерть матери взглядом умудрённого человека, давно ожидавшего этой развязки. И сын Роми, Давид, тоже жил на свете с ощущением трагедии, которая должна неминуемо разразиться над их домом, и она произошла, причём была многоактной.
Благодаря Роми Шнайдер некогда знаменитая банкирша вновь оказалась в центре внимания общественности, дерзкая, бесстрашная, готовая до конца сражаться с противниками и происками судьбы. Несмотря на все несуразности сценария, а может быть, и благодаря им Роми удалось создать женский образ, не вызывающий симпатии, но поражающий своей неординарностью, мощью. Увы, этот фильм служит ещё и неопровержимым свидетельством того, что свежесть и молодость навсегда покинули актрису.
По ходу действия Роми приходится играть семнадцатилетнюю Эмму, и это, пожалуй, самые неубедительные эпизоды во всём фильме. В «Групповом портрете с дамой» тоже немало сцен юности героини. Эти две картины разделяют всего четыре года, но как очевидны произошедшие изменения! Число морщин на лице мало беспокоило Роми Шнайдер. «Я не принадлежу к тем, кто с утра до вечера разглядывает себя в зеркале. Есть актрисы, которых заботят только лицо и фигура. Морщинки меня не беспокоят. По-моему, главное должно исходить от сердца или головы, а не прекрасных глаз или совершенного носа»[105] — писала она. Поразительный факт: как актриса она достигла совершенства, лишь когда её прекрасное лицо перестало излучать покой и безмятежность. Короткий период с 1978-го по 1980 год стал вершиной в её творческой биографии и был отмечен созданием трёх выдающихся женских характеров. Скромная Мари, оберегающая от людей свой внутренний мир и следующая по жизни только ей одной ведомым путём. Умная, бесстрашная Катрин, идущая до конца в неравной борьбе со средствами массовых коммуникаций, унизившими её человеческое достоинство. Несгибаемая Эмма, уничтоженная своими противниками, но так и не покорённая ими. Эти три разные роли наглядно показывают, как широк был творческий диапазон Роми Шнайдер, как выросло её профессиональное мастерство, как много ей удалось свершить в искусстве. Теперь она могла играть всё — и тонкую психологическую драму, и фильм действия. Прошло время, когда режиссёры стремились максимально использовать её обаяние и эффектную внешность. Если бы Лукино Висконти посмотрел эти три фильма, он бы, возможно, изменил своё представление о её месте в кино. Недаром Бертран Тавернье, не только талантливый режиссёр, но и проницательный критик, предрекал ей будущее великой трагической актрисы. Она бы могла стать ею, если бы умела усмирять свои нервы. Во время съёмок «Банкирши» она записала в дневнике слова, звучащие как крик отчаяния: «Ты встаешь утром и говоришь себе: «Сегодня я не буду нервничать». Приходишь в павильон и трясёшься от страха. Это непереносимо ни для меня, ни для других. Увы, я не суперпрофи, а до сих пор ещё ребёнок. Я не могу жить так бестрепетно, как Марта Ханау»[106].