— Ну, и ради чего все это было?! — в какой-то момент не выдержал я.
Олли криво усмехнулась:
— Еще за день до знакомства с вами я бы уверенно сказала, что у меня есть Цель, что я хочу стать самой лучшей и так далее. А сейчас при попытке вспомнить эти годы я вижу перед глазами только испуганные, ненавидящие или угодливые лица, слышу шепотки за спиной, чувствую грязь в эмоциях тех, с кем сталкивала меня жизнь. И понимаю, что спустила пятнадцать лет жизни в утилизатор!
— Все это уже в прошлом… — мягко сказал я, положив ладонь на ее бедро.
Олли накрыла мою ладонь своей ладошкой и грустно улыбнулась:
— Сочувствуешь… Искренне… А мы с Дотти, две малолетние дуры, так старались стать сильными и независимыми, что не позволяли себе проявлять слабость даже дома! Мы, не задумываясь, втаптывали в грязь тех, кто пытался нас напугать или подставить; безжалостно разоряли или отправляли под суд тех, кто пытался нас перекупить; презирали или не замечали слабых и с каждым днем все сильнее и сильнее вживались в создаваемые образы. Да что говорить, мы верим одна другой чуть ли не больше, чем самим себе, готовы поддержать одна другую даже ценой жизни, а дарить тепло такими вот прикосновениями научились только здесь, на «Непоседе». У тебя и твоих девочек…
— Самое главное слово в твоем монологе — «научились»! Дальше будет проще. Согласна?
— Конечно! — кивнула она. Потом отпустила мою руку, решительно встала с подлокотника и отправилась к своему креслу. Только не села, а обошла его сзади, попросила включить запись сообщения для Альери с фронтальной камеры и заговорила:
— Доброго времени суток, ваше величество! Услышала ваш вопрос и долго думала, как бы на него ответить. А вот сейчас, кажется, поняла. Итак, кресло, за которым я стою, мое рабочее место в красном, оранжевом и желтом режиме. Точно такое же, но на другой половине рубки, занимает Дотти. За время полета в гипере мы проводили в них минимум по два часа в сутки; в них же оказывались во время учебно-боевых тревог, и в них же участвовали в бою в системе Нью-Вашингтон, который вы уже видели. Откровенно говоря, лучшей команды и лучшего командира у нас никогда не было, поэтому даже сейчас, когда упоение боем давно схлынуло, мы чувствуем себя живыми. А еще мы страшно гордимся учеником — Дэниел взял все то, чему мы его учили, и вместо более-менее натасканного балласта превратился в полноправного партнера, в котором мы уверены, как в самих себе. В общем, могу сказать, что мы готовы к мести, как никогда! И счастливы до безумия, что вы отправили помогать этому мужчине именно нас…
— Спасибо за похвалу! — буркнул я, когда она закончила говорить и попросила выключить запись.
— Это не похвала. Я сказала именно то, что думаю.
— Просматривать и корректировать этот кусок будешь?
— Неа. И так нормально! — отмахнулась тэххерка, дождалась, пока я отправлю письмо, и вернулась на мой подлокотник: — Еще пару минут меня потерпишь?
— Нарываешься на комплимент? — пошутил я.
— Конечно! Мне их пятнадцать лет не говорили! — отшутилась она, а потом задумчиво покачала голенью: — А если серьезно, то я хочу сказать огромное спасибо: каждый раз, когда я делюсь с тобой самым наболевшим, с моих плеч сваливается приличная часть неподъемного груза. Причем сваливается раз и навсегда…
— Может, тогда имеет смысл как-нибудь уронить сразу все?
Олли опустила взгляд в пол и секунд двадцать о чем-то сосредоточенно думала. Потом пришла к какому-то решению и тихо спросила:
— А ты мне поможешь?
Я просто кивнул.
Тэххерка настолько обрадовалась, что не удержалась от шутки:
— Тогда подставляй щеку: я тебя поцелую и побегу сдаваться твоим супругам!
— Щеку подставлю с удовольствием, а сдаваться пока рано — неужели тебе не интересно, как отреагирует на твой кусок письма Альери! — отшутился я и действительно подставил ей правую щеку.
— «С удовольствием», потому что я не играю, а делаю то, что мне по-настоящему хочется и что доставляет искреннюю радость? — спросила она после того, как вложила в поцелуй всю душу без остатка.
— Ну да! Скажи, тебе было бы интересно чувствовать прикосновения андроида, выполняющего идеально написанную программу?