Что и было сделано. Они вышли в гулкий бетонный коридор, Фред свистнул велорикше, и через полчаса Талейта уже танцевала в «Джиггере», самом шикарном кабаке двенадцатого яруса. Танцевала, разумеется, босиком, как и положено настоящей ромни. Фред, оказывается, тоже неплохо умел двигаться: мало кто мог составить ей достойную пару, но он смог и продержался пять танцев подряд, причем во время пятого все, кто был на танцполе, встали вокруг, хлопали в такт и одобрительно свистели.
Кажется, они ещё что-то пили — напиток каждый раз менялся — а потом вдруг очутились в каком-то совершенно новом баре, где было темно, и на полу валялись мягкие подушки. В воздухе плыл синий дым. Губы Фреда оказались мягкими и требовательными, и такими же были его руки. А ещё потом она поняла, что это никакой не бар, а отель, где вчера обсуждали дело — или то случилось позавчера?..
Но всё стало неважно, неважно, неважно.
Утром Талейта проснулась на удивление свежей. По идее, после такой попойки голове полагалось превратиться в дум-планету — обезвоженную и с ядовитой атмосферой. Но обнаружилось, что голова — в полном порядке, а тело казалось лёгким и словно наполненным пузырьками. Она долго и с удовольствием потягивалась, зевала во весь рот, как кошка, разглядывая из кровати номер Фреда, слушая шипение воды в душевой кабинке.
Всё было здорово. Она сумела пробить защиту, танцевала половину ночи, а вторую половину удалось провести ещё лучше. Сегодня, когда они пойдут на дело, всё получится как надо, и уже утром Талейта завалится в табор с тяжелым слитком за пазухой. Чёрным, драгоценным слитком: чернее, чем кофе в безлунную ночь, и дороже, чем целая улица роскошных домов там, наверху. Кажется, бахт-удача вспомнила о своих обязанностях, вернулась и принялась с виноватым видом навёрстывать упущенное. Надо бы глянуть карту, да жаль, колода осталась в «Бельведере». Впрочем, карту не обязательно тянуть с самого утра, можно и позже… наверное.
Особенно, если утро началось, как сегодня, в три часа дня.
Вода смолкла, дверь кабинки отъехала в сторону, и в клубах пара появился Фред.
— Повезло, — сказал он, пригибаясь, чтобы не задеть потолок. — Горячую дали. Иди скорей, пока не кончилась.
— Потом, — промурлыкала она, зарываясь в подушки. — Успею.
Фред присел на краешек дивана.
— Выспалась, Тилли? Сегодня длинный день.
— Вроде выспалась, — она еще раз зевнула. — Только не зови меня Тилли. Это имя для гаджо, для чужаков. Я — Талейта.
— Талейта? — Он поцокал языком, будто пробовал буквы на вкус. — Красиво. А как ласково? Тали? Лейта?
— Просто Талейта. Все наши так зовут, и ты зови.
— Вот прямо полным именем? — удивился Фред. — Даже мама с папой?
— Даже… Да.
— Ну ладно, Талейта, как скажешь. Может, завтрак закажем прямо сюда?
— А можно? — не поверила она.
— Отчего ж нельзя, — он дотянулся до экрана, поколдовал над иконками. — Десять минут подождать.
Отель и вправду был шикарным, потому что всего через полчаса в дверь позвонил бот доставки. И хорошо, что не через обещанные, явно несбыточные десять минут, потому что, если бы бот приехал хоть минутой раньше, ему бы не открыли. По крайне важной причине.
— Устрицы бери, — посоветовал потом Фред, жуя. — Очищенные, прессованные. Прямо на хлеб намазывай, вот так. Представляешь, их раньше со скорлупой ели. Во дураки, скажи?
— Вкусно, — с набитым ртом сказала Талейта. — А это что?
— Это мёд. Да не сомневайся, не полимерный. Чистая соя.
— Не буду. Сладкое же, растолстею.
— Давай-давай. Тебе полезно. Я слышал, псионикам для работы надо много сладкого.
Они какое-то время ели молча.
— Уф, — сказала она, наконец, и с размаху откинулась на подушки. Фред аристократично вытер губы, бросил салфетку на поднос и примостился рядом.
— Скажи, а ты всегда такая была? Ну, особенная?
Талейта кивнула, глядя в потолок:
— Говорят, мама много по туннелям ходила, когда меня ждала. Такое вообще-то нельзя делать… но цыганам всё можно. Особенно — если очень надо.
Фред покивал с понимающим лицом.
— Слушай, — произнес он вполголоса, — а как тебе Пит?
— Пит как Пит, — сказала она, — а что?
Фред поморщился.
— Не очень-то он тебя жалует, вот что. Скажешь, нет?
— Мало ли кто меня не жалует, — усмехнулась Талейта. — Ерунда, зла не держу.