К тому моменту гугельхупфы уже исчезли.
ГЛАВА IV
Смерть барона потрясла Гартмута, но не настолько, чтобы бросить занятия и удариться в безутешную скорбь. Довольно скоро Гартмут осознал, что опека Берлепша, его наставления начинали уже раздражать его. Он действительно стал силен, но сам не осознавал того. Жажда деятельности овладела им, точно с пути его исчезло какое-то значительное препятствие. Ему казалось, что только теперь он впервые смог взглянуть на мир открытыми глазами. Он и раньше учился с легкостью, не прикладывая усилий, знания сами укладывались у него в голове, — а теперь он набросился на науки с невиданным аппетитом.
Между тем отец его день ото дня становился все печальнее. Однажды он признался за ужином, что не перестает скорбеть о друге их семьи, покойном господине бароне фон Берлепше. Слова его и тон были такими унылыми, что Гартмут прекратил есть и вгляделся в него. Отец сидел напротив, сгорбленный и маленький. К еде он так и не притронулся. Гартмут смотрел на него и постепенно прозревал.
— Ты жалеешь о том, что он так и не представил меня ко двору? — тихо спросил он.
Отец вздрогнул, но отнекиваться не стал.
— Да, — вздохнул он. — Его королевское высочество хорошо знал господина барона, и все могло сложиться так удачно.
— Я познакомился с принцессой Аликс. Правда, она может этого и не помнить.
— Вот видишь. Мы упустили свой шанс.
Казалось, ничто не могло вывести старшего Шоске из этого подавленного состояния. Он словно потерял родного сына. Даже по умершей своей жене он не скорбел так сильно.
— Как жаль, что мы не успели познакомиться поближе, — вздыхал он. — Барон фон Берлепш был такой интересный человек!
По чести сказать, Гартмут порядочно устал от этого каждодневного нытья. Но когда его терпение готово было уже лопнуть, отец вдруг переключился на другое. Он вспомнил, зачем сына вызывали во дворец. Снова и снова заставлял он Гартмута пересказывать в подробностях, кто присутствовал при встрече с маленькой принцессой и что произошло потом.
— Значит, сам лейб-медик доктор Айгенбродт не справился, — удовлетворенно заключил он. — А ты — раз! — и превратил того паука в гугельхупф.
— Я бы тоже не справился, — угрюмо сказал Гартмут. — Знаешь, сколько их там было?
— Ничего, — уверенно сказал отец. — Ты бы всех их смог превратить.
Гартмут бросил на него тяжелый взгляд.
— Это невозможно. Я превращаю одного и уже чувствую усталость. А там были тысячи.
Отец его не слушал.
— Кстати, — живо произнес он, что-то вспомнив, — а как ты это делаешь? Ты ведь так и не показал мне.
Гартмут сжался. Он ожидал, что когда-нибудь отец заинтересуется его даром, но вопрос все равно возник внезапно.
— Я. не знаю, — пробормотал он. — Это само происходит.
— Ты должен мне показать! — Глаза отца загорелись. — С этим можно пойти во дворец. Я найду способы!
— Я там уже был, — понуро напомнил Гартмут.
Отец только отмахнулся.
— Тебя никто не видел. Ты должен рассказать об этих духах двору. Кто знает, может, хотя бы лейб-медик прислушается.
— Он их не видит, — напомнил Гартмут. — Он назвал нас шарлатанами.
Но отца было уже не остановить.
— Они здесь есть? — напористо спросил он, обводя рукой комнату. — Эти духи, они сейчас здесь?
Гартмут устало огляделся.
— Нет, в комнате нет.
— А где? Где они тогда?
— Вон, за окном, — показал Гартмут. — На ветке дерева.
— Что? Что там? — возбужденно проговорил отец, повернувшись к окну.
— Оса.
— Оса? Оса?
— Да, оса.
— Обычная оса?
— Нет. Размером с голубя.
Отец задохнулся и замолчал. Он молчал и смотрел на Гартмута большими глазами.
— А что это. за оса? — наконец, выдавил он.
— Это дух паротита.
— Паротита? Паротита? — беспомощно повторил отец.
— Да. Очень ядовитый.
— А что он там делает? Там, на ветке?
— Ждет.
— Кого ждет?
— Какого-нибудь ребенка. Тогда он сможет проникнуть в него и немного пожить в свое удовольствие.
Тут Гартмут позволил себе немного улыбнуться.
— Ты это шутишь, да? — облегченно спросил отец.
— Нет.
После паузы старший Шоске произнес немного недоверчиво:
— И что, ты можешь ее, эту осу, превратить в гугельхупф?