Гартмут задохнулся.
— Он не мой! Он…
Он замолчал, но воротника Вилли не отпустил. Тот с силой вырвался.
— Дурак! — спокойно сказал он. — Забирай свой кекс, жадюга.
Гартмуту стало так обидно, что из глаз его чуть не брызнули слезы. Он схватил гугельхупф, развернулся и ушел.
Домой он возвращался один. Гугельхупф исчез почти сразу же после того, как он взял его в руки. Обида тоже пропала. Он пытался осмыслить происшедшее, но у него плохо получалось. Перед глазами стояла милая улыбка Вилли, быстрое движение, каким он отправил кусочек кекса в рот. Как же получилось, что он, Гартмут, не смог проконтролировать свои чувства, как не смог сдержаться? Ведь этот похожий на крылатую муравьиную самку дух, судя по каталогу Берлепша, один из самых безобидных, он вызывает простуду и боли в горле. И Гартмут немного успокоился.
Наутро в школе ему сказали, что Вилли Майнерт умер ночью от внезапного приступа удушья.
С этого дня Гартмут Шоске изменился. Ушел в себя. Все решили, что смерть друга стала для него страшным ударом, что он скорбит по Вилли. Но не только ударом стала для Гартмута эта утрата, но и уроком. Отныне он постоянно вслушивался в себя и в окружающий мир. И уже больше никогда ему не хотелось проверить, как получаемые им гугельхупфы воздействуют на живой организм.
Он не рассказывал об этом случае никому, даже отцу, хотя для того-то этот случай мог бы послужить уроком куда более наглядным. Но Гартмут давно привык к мысли, что люди не поверят ему, даже если он когда-нибудь решится на откровенность. Слишком диким и невероятным казался его дар даже на фоне разных спиритов и ясновидящих, которых так много расплодилось в последние годы.
В какой-то момент к нему пришло ясное и спокойное осознание того, что смерть Вилли — наказание ему, Гартмуту. Кара за дерзкое намерение не внимать предупреждениям и проверить заведомо смертельный яд на живом существе. И что вину за гибель друга ему придется нести всю жизнь. Он не допускал ни единой мысли о своей невиновности. Нет, к тому роковому моменту он многому успел научиться, он умел сдерживать свои эмоции, контролировать страх и отвращение и уж точно никогда бы не испугался какого-то крылатого муравья. Просто он распустился. Дал себе волю, уверился в неуязвимости. Раз за разом прокручивал Гартмут в памяти эту сцену — вот он направляется к подоконнику, Вилли грызет яблоко, на его шее появляется узкая хищная тень. гугельхупф на подоконнике. Вилли беспечно отправляет ядовитую крошку в рот. Беззащитная шея Вилли. У Гартмута всегда было желание уберечь Вилли, небольшого, худенького. Почему же он тогда не подобрал гугельхупф, не смел его с подоконника, не отшвырнул ногой?
Да, духи снова нашли трещинку в его броне — ударив по другу, использовали против Гартмута в качестве оружия его же добросердечие и ротозейство. Но не сумели перебороть их, потому что не кто иной, как славный добродушный Гартмут Шоске, помнил своего друга Вилли Майнерта и год, и многие годы спустя, когда тяжелые кровавые воды двух войн вымыли воспоминания о худеньком темноволосом смешливом мальчике и его внезапной необъяснимой смерти из памяти живущих.
Все последующие годы до окончания гимназии Гартмут учился, с каким-то остервенением вгрызаясь в науки. Он и сам не замечал, как взрослеет, — лишь росла внутренняя сосредоточенность, делавшая его все более сдержанным. Он научился владеть собой и больше не поддавался на уловки духов, стремящихся вывести его из себя. Их, кстати, Гартмут стал видеть по-другому. Его внутреннее зрение настолько заострилось, что духов он стал видеть буквально насквозь. Раньше они казались ему плотным дымом, облачками влаги, соткавшимися в страшные или смешные формы. Теперь же он стал различать внутри эти форм другие, помельче, странно шевелящиеся в «телах» своих хозяев. Что это было, он не знал, но эти копошащиеся прозрачные насекомые вызывали в нем еще большую тревогу. Когда-нибудь, он дал себе слово, он возьмется за их пристальное изучение.
Он не забыл наставлений Берлепша и в последний год учебы, когда на носу были уже выпускные экзамены, написал в Тюбинген Рудольфу фон Роту и вскоре получил суховатый, но обстоятельный ответ: профессор оценил его способности в классической филологии и интерес к персидскому языку, но посоветовал обратиться к своему ученику, Карлу Фридриху Гелднеру, которого рекомендовал как блестящего знатока авестийской и персидской культуры. Так выбор университета решился сам собой: сдав выпускные экзамены и получив свой Abitur, Гартмут подал документы в Тюбинген и был мгновенно принят.