Снова он с этими своими намеками.
Тогда Луис сказал:
- Ты так и не ответил на мой вопрос. А здесь-то мы что делаем?
- Так я тебе уже говорил. Ты же узнал в Верзиле одного из наших общих знакомых. Послушай, здесь поблизости живет ещё один человек. Скажу - не поверишь. Могу подсказать, что это женщина. Побробуй угадать, кто.
Луис лишь пожал плечами.
- Понятия не имею.
Орделл усмехнулся.
- Мелани.
- Шутишь.
Еще одно знакомое имя из прошлого. Только подумать, тринадцать лет назад...
- Да нет, правда. Мы с ней поддерживаем довольно хорошие отношения. Однажды Мелани мне позвонила... Сейчас она живет в моем доме на побережье это здесь же, в Пальм-Бич. Хочешь с ней повидаться?
- Вы живете вместе?
- Ну, можно сказать, я время от времени наведываюсь, чтобы её проведать. Так что если хочешь, то мы сегодня же после обеда отправимся туда. Знаешь, Мелани почти не изменилась - все такая же дылда, какой была раньше. Послушай, это же судьба, черт возьми! Представляешь, мы снова вместе. И теперь я собираюсь представить Верзилу Мелани.
Клонит к чему-то. Луис был в этом уверен.
- А это ещё зачем?
- Просто так. Хочу посмотреть, что из того получится. Это должно быть круто! Знаешь, Мелани же ничуть не изменилась. Можешь представить её рядом с этим бритоголовым нацистом?
Орделл вел себя, как ребенок, которому удалось узнать какую-то тайну ему нетерпелось побыстрее рассказать, в чем секрет, но в то же время очень хотелось, чтобы прежде его спросили бы об этом.
- Ты ведь ещё не решил, куда податься, ведь так? - сказал Орделл Луису. - Ты просто вышел из тюрьмы и теперь приходится все начинать сначала. Я вижу, усов ты больше не носишь, вон и седина уже появилась в волосах.
- Интересно, - заметил Люис, - а как тебе все-таки удалось выпрямить волосы? Ведь раньше у тебя была роскошная шевелюра.
- Ничего не поделаешь, приходится следовать моде.
Орделл осторожно провел рукой по жестким волосам, которые были теперь старательно зачесаны назад и собраны в хвост на затылке.
- Нет, - произнес он наконец, теребя пальцами прядь волос, - по-моему, ты и сам не знаешь, чего хочешь.
- По-твоему? - переспросил Луис.
- Ну надо же! Его взгляд полон нескрываемого презрения!.. Ну, кое-чему ты за решеткой действительно научился, - продолжал Орделл. - Только знаешь, Луис, вот в этой рубашке, в которую ты сегодня вырядился, ты больше похож на разнорабочего с автозаправки. Только вот сюда, на кармашек, осталось ещё пришить бирочку - "Лу". Лу, протри ветровое стекло и не забудь проверить уровень масла...
Орделл беззлобно улыбнулся, всем своим видом давая понять, что он пошутил. Наряд самого Орделла был выдержан в золотисто-белых тонах и состоял из джемпера оранжевого цвета и белых льняных брюк; на шее и запястье поблескивали золотые цепочки, и ещё на двух пальцах красовались массивные золотые перстни.
- Пойдем, досмотрим представление, - продолжал Орделл.
- Ты сам будешь похлеще любого шоу, - заметил на это Луис.
Орделл улыбнулся и по-борцовски задвигал плечами. Они прошли позади толпы, сдерживаемой кордоном из желтой ленты, натянутой полицейскими у лестницы перед фонтаном. Здесь выступал с речью молодой нацист, в то время как остальные участники шествия стояли молча, обернувшись лицом к толпе и испытывая чувство явного превосходства над всеми остальными собрившимися. Орделл начал было пробиваться через толпу зрителей, желая подойти поближе, и тогда Луис ухватил его за руку.
- Я туда не пойду.
Орделл обернулся и взглянул на него.
- Брось, приятель. В этом нет ничего особенного. Тем более, что здесь всем на все наплевать.
- С тобой я туда не пойду.
- Ну ладно. Пусть будет по-твоему, - примирительно сказал Орделл. Если не хочешь, то давай не пойдем.
Они нашли место, откуда было достаточно хорошо видно юного нациста-оратора.
- Так чего же мы хотим? - вопрошающе выкрикнул он, и тогда его его дружки, а также пришедшие с ними девицы и прочие недоумки из числа собравшихся здесь их соратников в едином порыве отвечали ему:
- Вся власть белым!
Так продолжалось до тех пор, пока оратор не закончил свою речь и не выкрикнул:
- Настанет день, когда мир наконец поймет, что Адольф Гитлер был прав!
В ответ на это из толпы зрителей послышались недовольные выкрики. Тогда юнец снова обернулся к толпе и зашелся в крике:
- Мы добьемся того, что на этой земле будут жить только наши люди! на этой ноте его высокий мальчишеский голос сорвался, а из толпы зрителей раздались ответные возгласы, типа того, что о каких это людях идет речь, уж не о таких ли придурках, как он сам? Стоявшая рядом пожилая негритянка сказала, ни к кому не обращаясь: "Рискнул бы ты сунуться с этими своими речами к нам на Ривьера-Бич, и тогда тебе уж точно больше не жить". Юный бритоголовый фашист тем временем принялся истерично выкрикивать: "Зиг-хайль!" так громко, как только мог, и ему тут же начал вторить хор из голосов соратников, снова и снова истово вскидывавших руки в нацистком приветствии. В ответ из толпы начали снова раздаваться возмущенные возгласы, сопровождаемые на этот раз бранными эпитетами, смысл которых заключался в том, что ублюдкам-расистам, мягко говоря, предлагалось катиться подальше и вообще убираться ко всем чертям. Представление подошло к своему логическому завершению.
- Что ж, пойдем и мы отсюда, - сказал Орделл.
* * *
Они дошли пешком до Оушен-Бульвар, где и был припаркован на стоянке автомобиль Орделла - черный "Мерседес" с опускающимся верхом, который именно сейчас и был опущен. Время на паркометре уже давно вышло, и теперь на лобовом стекле со стороны водителя красовался засунутый под "дворник" счет за парковку. Орделл привычно вытащил листок и тут же, скомкав, бросил его на землю. Луис и на это обратил внимание, но вслух не сказал ничего, продолжая хранить молчание на протяжении большей части пути, и лишь когда они были уже на середине моста, направляясь обратно на Вест-Пальм, он первым начал разговор.
- Зачем тебе понадобилось показывать мне этого парня? Может быть он как-то раз обозвал тебя черномазым, и ты теперь за это хочешь переломать ему ноги?
- Да дерьмо это все, эта ваша месть, - махнул рукой Орделл, - за то время пока ты обитал среди итальяшек, ты как будто уже успел научиться у них кое-чему. Готов поспорить на что угодно, все они придурки, зациклившиеся на своих убогих принципах.