— Я хочу сказать, неужели это было так просто: взял деньги и ушел?
— Я взял только то, что он был мне должен. И ничего сверх того.
— Ты уверен, что это его деньги?
— Я знаю наверняка, что это те самые, которые ты привезла. Они все помечены.
— Значит, в том, что ты забрал их из чужого дома нет ничего особенного.
Джеки тихо заигрывала с ним, здесь, тремя этажами выше чернующих внизу очертаний деревьев и зарослей кустарника, растущего во дворе, оранжевых огоньков фонарей, которыми была освещена дорожка, достаточно высоко для того, чтобы этой ночью Макс смог наконец почувствовать себя наедине с ней. Он знал, что она делает.
— Вообще-то не имею такого обыкновения.
— Но сегодня решил попробовать.
— Принимая во внимание, что это за человек.
— И то, как он зарабатывает эти деньги?
— Об этом я как-то не думал.
— Ты уверен, что он не станет звонить в полицию.
— Признаться, у меня промелькнула подобная мысль.
— Это уже радует.
— До некоторой степени.
— И от угрызений совести ты не страдаешь.
Она была совсем рядом. Стоило только протянуть руку и он смог бы прикоснуться к ней.
— Это несколько другой случай, — сказал Макс. Она выжидающе молчала, и тогда он продолжил: — Я не увидел бы в этом ничего особенного, даже если мне пришлось забрать у них полмиллиона и преспокойненько удалиться.
— Так за чем же дело стало, — проговорила Джеки. — Мы же знаем, что он не станет звонить в полицию...
— Нет, он самолично явится за тобой.
— Он будет в тюрьме.
Макс следил за тем, как она поднесла к губам бокал, а затем бросила взгляд в сторону гостиной, и на мгновение в её зеленых глазах отразился яркий свет лампы. Ему хотелось прикоснуться к её лицу.
— Думай об этом, как о деньгах, которые вообще здесь никогда не должны были бы появиться. Я имею в виду то, каким образом они ему достались, — сказала Джеки. — Я хочу сказать, разве кто-то может законно претендовать на них?
— Федералы, — отозвался Макс, — для них это доказательство.
— Доказательством это может стать лишь тогда, когда это попадет к ним в руки. А пока что это просто деньги. Им нужен Орделл. А деньги их не интересуют, потому что для того, чтобы засадить его за решетку им нужны другие доказательства. Конечно, они и деньги станут искать — а их уже нет, пропали... Так что и не видать им денежек, как своих ушей.
— Ты мыслишь очень рационально.
— Ничего не поделаешь, без этого не обойтись, если уж взялся за дело и хочешь довести его до конца. Потому что нельзя допустить, чтобы в твои мысли закрались хотя бы малейшие сомнения, из-за которых все может пойти наперекосяк. Ты ведь ищешь работу, правда? — её голос звучал очень тихо. — Я знаю, ты ищешь нечто, чего прежде у тебя, кажется, не было никогда.
Его пальцы коснулись её лица. Он заглянул ей в глаза.
Он поцеловал её, проводя рукой по волосам, и затем снова посмотрел ей в лицо, казавшеея поразительно бледным в темноте. Не сводя с него глаз, она отвела в сторону руку и разжала пальцы, и её хрустальный бокал полетел вниз, в ночную темень двора. Звона разбитого стекла он так и не услышал. Он почувствовал, как её руки скользнули ему под пиджак, обнимая его, как её пальцы коснулись его тела. Макс тоже протянул руку через перила балкона и выпустил свой недопитый бокал.
Еще мгновение она смотрела на него и пороговорила: «Ты забрал его деньги,» — и он уже не сомневался, что сейчас они окажутся в постели, и что его жизнь начинает круто меняться.
Они занимались любовью в темноте, отбросив в сторону покрывало. Просто разделись и занялись любовью. Она ненадолго ушла и вернулась, по-прежнему оставаясь обнаженной, с сигаретами и выпивкой. Он так много хотел ей сказать, но она молчала, и он тоже молчал. Потом, попозже, он обязательно посоветует ей рассказать в полиции и о Луисе Гара; это будет лишь на пользу. Она обняла его.
Они снова занялись любовью, на этот раз не выключая света, и Макс уже положительно знал, что теперь его жизнь уже изменилась раз и навсегда.
— У нас с тобой очень много общего, — сказала она. — Раньше ты старался этого не показывать, но теперь я знаю, что мы с тобой очень похожи. Ты и я. — И, немного помолчав, добавила: — Вот ты бы стал бы ходить с подносом и раздвать пластмассовые стаканчики с тропическим пуншем? Такова моя альтернатива, и для меня она неприемлема.
Он глядел на то, как она лежит, обнаженная, прислонившись к изголовью кровати, держа в одной руке бокал с выпивкой, а в другой — сигарету.
— Значит, деньги — это решение всех проблем.
Она взглянула в его сторону, сверкнув глазами.
— Кстати, они тоже не помешают.
Он, казалось, задумался над её словами, а затем сказал:
— Или ещё можно считать, что мы забираем их себе только для того, чтобы они не попали в руки к плохим ребятам.
— Если тебе так больше нравится, — согласилась Джеки, — то пусть будет так.
Он задумчиво кивнул.
— Придержать деньги и посмотреть, что из этого выйдет. Попадать в тюрьму, конечно, было бы нежелательно. Но если «федералам», как ты говоришь, наплевать на них... Я хочу сказать, что если, не получив денег, они не слишком-то станут расстраиваться по этому поводу... Или же у них не будет достаточно времени, чтобы пересчитать их в аэропорту, когда ты прилетишь, и они получат лишь некоторую часть...
— Но далеко не все, — сказала Джеки.
Она глядела на него смеющимися глазами, глубоко затягиваясь сигаретой, и тогда он сказал:
— Подкинь мне пачку, я тоже хочу закурить.
Глава 20
Орделл попросил Джеки прийти к нему на квартиру на побережье в Пальм-Бич в среду, когда день её полета был уже назначен, чтобы оговорить детали, как он сам выразился, «Дня Расплаты».
Сегодня вечером оружие будет переправлено в Исламораду, и там погружено на судно Мистера Уолкера. Завтра он доставит груз по назначению, получит за него деньги, а послезавтра, в пятницу, Джеки заберет всю выручку во Фрипорте и доставит её сюда.
Приехал Луис. Он сказал, что Симона все ещё одевается; и поэтому она велела ему передать, что будет немного попозже. На что Орделл ответил, что-то в том роде, что в дом этой женщины невозможно войти без того, чтобы она не затащила тебя к себе в постель, не так ли? В ответ Луис отмолчался. Затем Орделл спросил, перевез ли он пулеметы из дома на их потайной склад, и Луис ответил, что сделал это сегодня рано утром, а затем передал Орделлу ключ от висячего замка. А вообще Луис говорил мало; и вел себя довольно странно.
Приехала Джеки. Он представил её Луису, своему давнишнему приятелю, сказав: «А вот тебе и ещё одна Мелани», — и был сам удивлен тем, что с виду обе женщины казались примерно одного возраста, и на них были даже похожие голубые джинсы. С той лишь разницей, что джинсы Мелани были обрезаны и превращены в шорты, выглядела она более небрежно, и ещё у неё были эти огромные груди. Джеки же была стройна и подтянута, и Мелани — она так глядела на Джеки, это надо было видеть! — конечно же обзавидовалась, желая чтобы у неё тоже была такая же фигура.
Первое, что сделала Джеки, она отвела Орделла на балкон и там сказала:
— Значит так, чтобы больше никакой самодеятельности. Мы сделаем это так, как задумала я, или же никакого «дня расплаты» не будет.
Напустив на себя недоуменный вид, Орделл сказал, что не понимает, о чем она ведет речь? О какой такой ещё самодеятельности?
— О той девке, которой я отдала деньги, а она всучила их ещё какой-то бабе.
Орделл был удивлен.
— Откуда ты знаешь, что она это сделала?
— Я там была и все видела.
— Но ты не должна была там оставаться.
— Я специально задержалась, — сказала Джеки, — подумала, что ты обязательно постараешься выбросить подобный номер.