(Садится, разбивает яйцо.) Август ничего не снес?
Пирам. Ничего, сударь.
Ромул. А Тиберий?
Пирам. Юлии ничего не кладут.
Ромул. А Флавии?
Пирам. Домициан снес. Но ведь ваше величество не желает есть его яйца.
Ромул. Домициан был скверным императором. Пускай несется сколько угодно, я его яиц есть не стану.
Пирам. Как прикажете, государь.
Его величество доедает яйцо.
Ромул. А это чье яйцо?
Пирам. Как всегда, Марка Аврелия.
Ромул. Вот это приличная несушка. Остальные императоры ничего не стоят. А еще кто-нибудь несется?
Пирам. Одоакр. (Несколько смущен.)
Ромул. Смотри-ка!
Пирам. Два яйца.
Ромул. Здорово! А как мой полководец Орест, которому надлежит одолеть этого германца?
Пирам. Ничего.
Ромул. Ничего. Ну, я на его счет не очень и обольщался. Хорошо бы нафаршировать его каштанами и подать нынче к ужину.
Пирам. Будет исполнено, ваше величество.
Его величество ест хлеб с ветчиной.
Ромул. А о курице, носящей мое имя, ты ничего не скажешь?
Пирам. Это самое талантливое и благородное создание из всех, какие у нас есть. Высочайшее достижение римского куроводства.
Ромул. А яйца оно кладет, это благородное создание?
Пирам устремляет на Ахилла умоляющий взгляд.
Ахилл. Почти, ваше величество.
Ромул. Почти? Как это понимать? Курица либо несется, либо нет.
Ахилл. Пока еще нет, государь.
Его величество решительно взмахивает рукой.
Ромул. Значит, нет! Что ж, кто ни на что но годен, годен на сковородку. И пускай заодно со мной и Орестом повар поджарит еще Каракаллу.
Пирам. Ваше величество, Каракаллу и Филиппа Араба вы ели позавчера со спаржей.
Ромул. Пускай тогда возьмет моего предшественника, Юлия Непота. Он тоже ни черта не стоит. А впредь я желаю, чтобы по утрам мне подавали яйца Одоакра. Мне он симпатичен. Вот у кого выдающийся талант. Раз уж германцы пришли, надо по крайней мере взять лучшее из того, что у них есть.
Слева бледный как смерть вбегает министр внутренних дел Тулий Ротунд.
Тулий Ротунд. Ваше величество!
Ромул. Что тебе, Тулий Ротунд?
Тулий Ротунд. Ужас! Катастрофа!
Ромул. Знаю, мой милый министр внутренних дел, я уже два года не плачу тебе жалования, и вот сегодня, когда я намеревался это сделать, министр финансов удрал с государственной казной.
Тулий Ротунд. Государь, наше положение такое отчаянное, что о деньгах уже никто не думает.
Его величество пьет молоко.
Ромул. Стало быть, мне опять повезло.
Тулий Ротунд. Префект Спурий Тит Мамма проскакал два дня и две ночи, чтобы доставить вашему величеству вести из Павии.
Ромул. Два дня и две ночи? Ничего себе! За такое выдающееся спортивное достижение стоит посвятить его в рыцари.
Тулий Ротунд. Я сейчас же приведу рыцаря Спурия Тита Мамму к вашему величеству.
Ромул. А он не устал?
Тулий Ротунд. Совсем изнемог - и телом и душой.
Ромул. В таком случае, Тулий Ротунд, проводи его в самую тихую комнату, какая есть в доме. Спортсменам тоже нужен отдых.
Министр внутренних дел озадачен.
Тулий Ротунд. Ваше величество, а как же его донесение?
Ромул. То-то и оно. Самую скверную весть приятно выслушать, когда ее приносит хорошо отдохнувший, чисто вымытый и свежевыбритый человек, особенно если он хорошо поел. Пускай явится завтра.
Тулий Ротунд (совершенно растерян). Ваше величество, но он привез весть, которая взорвет мир.
Ромул. Мир взрывают не вести. Его взрывают события, которые мы не властны изменить, ибо когда мы о них узнаем, они уже свершились. Вести лишь будоражат мир, вот мы и стараемся их по возможности подольше не слышать.
Тулий Ротунд смущенно кланяется и уходит налево. Пирам подает Ромулу жаркое.
Ахилл. Антиквар Аполлион.
Слева входит антиквар Аполлион, одетый весьма элегантно по-гречески.
Аполлион (кланяется). Ваше величество!
Ромул. Мне пришлось дожидаться тебя три недели, антиквар Аполлион.
Аполлион. Простите, ваше величество. Я ездил на аукцион в Александрию.
Ромул. Ты предпочитаешь аукцион в Александрии банкротству Рима?
Аполлион. Дела, ваше величество, дела.
Ромул. Ну и что! А бюсты, которые ты приобрел у меня, тебе разве не по вкусу? В особенности Цицерон — ценная была вешица.
Аполлион. Это, ваше величество, особый случай. Пятьсот слепков удалось разослать по гимназиям — теперь их в германских первобытных лесах уйму понастроили.
Ромул. Господи помилуй, Аполлион, неужто же Германия цивилизуется?
Аполлион. Свет разума не остановишь! Когда германцы будут цивилизованными, они перестанут лезть на Рим.
Его величество режет жаркое.
Ромул. Если германцы придут в Италию или в Галлию, они получат культуру из наших рук, а если останутся в Германии, они создадут культуру своими силами, и это будет ужасно. Так ты возьмешь остальные бюсты или нет?
Антиквар оглядывается.
Аполлион. Надо бы мне их получше разглядеть. На бюсты спроса почти нет, в моде еще только великие боксеры да пышные гетеры. А тут у некоторых, кажется, еще и стиль какой-то сомнительный.
Ромул. Каждый бюст создан в том стиле, какого он заслуживает. Ахилл, подай Аполлиону стремянку.
Ахилл подает антиквару небольшую лесенку, грек влезает на нее и в течение последующих сцен, то стоя на лестнице, то слезая и передвигая ее дальше, разглядывает бюсты. Справа входит императрица Юлия.
Юлия. Ромул!
Ромул. Что, моя дорогая?
Юлия. Хоть бы в такую минуту ты перестал жевать!
Его величество кладет вилку и нож.
Ромул. Пожалуйста, Юлия.
Юлия. Я, Ромул, очень беспокоюсь. Обергофмейстер Эбиус намекнул мне, что получены ужасные вести. Я, правда, Эбиусу не слишком доверяю, он ведь германец, его настоящее имя Эби...
Ромул. Эбиус — единственный, кто свободно говорят на всех пяти международных языках — по-латыни, по-гречески, по-еврейски, по-германски и по-китайски. Впрочем, я, признаться, не вижу разницы между германским и китайским. Но, как бы то ни было, Эбиус набрался такой учености, какая римлянину и не снилась.
Юлия. Ты просто германофил, Ромул.
Ромул. Чепуха, я люблю их куда меньше, чем моих кур.
Юлия. Ромул!
Ромул. Пирам, поставь моей жене прибор и принеси первое яйцо Одоакра.
Юлия. Подумал бы о моем больном сердце.
Ромул. Вот поэтому садись и ешь.
Императрица, вздыхая, садится слева к столу.
Юлия. Ты мне скажешь, наконец, что за страшная весть пришла сегодня утром?
Ромул. Понятия пе имею. Гонец, который ее доставил, спит.
Юлия. Так вели же его разбудить, Ромул!
Ромул. Жена, побереги свое сердце.
Юлия. Как государыня...
Ромул. Как государь я, наверное, последний римский император, и уже поэтому занимаю довольно жалкое место во всемирной истории. Так или иначе, я кончу худо. Но в одном я дорожу своей репутацией. Никто не посмеет сказать, что я хоть раз позволил себе зря разбудить человека.