- Он очень мужественно себя вел, верно? -- сказала Гермиона, склоняясь через барьер, чтобы лучше видеть, как садится Крам. Целая толпа врачей пробивалась к нему через свалку дерущихся вейл и лепреконов. -- У него ужасный вид...
Было очень трудно рассмотреть, что происходит внизу, поґскольку над всем полем в безумной радости носились лепреконы, но мне удалось различить Крама, окруженного медиками. Он выглядел еще более хмурым, чем когда-либо, и неохотно позволял врачам заняться собой. Вся команда собралась тут же явно в подавленном настроении, они невесело пожимали друг другу руки. А неподалеку ирландские игроки плясали от радости, осыпаемые золотом слетевшихся к ним бородатых талисманов; по всему стадиону развевались флаги, отовсюду гремел ирландский гимн. Вейлы опять вернулись к своему прежнему очаровательному облику, но вид у них был удрученный и печальный.
- Что ж, они храбро сражались, -- послышался мрачный голос позади нас. я оглянулся -- это был болгарґский министр магии.
- Вы говорите по-английски! -- возмущенно воскликнул Фадж. -- И вы весь день смотрели, как я объясняюсь жестами!
- Ну, это было очень забавно, -- пожал плечами болгарин.
- Ирландская сборная выполняет круг почета в сопровождении своих талисманов, а Кубок мира по квиддичу вносят в верхнюю ложу! -- объявил Бэгмен.
Мне в глаза ударил слепящий магический свет, заливший ложу так, чтобы со всех трибун было видно, что происходит внутри. Прищурившись, я увидел двух взмокших волшебников -- они внесли увесистую золотую чашу, которую и передали Корнелиусу Фаджу, все еще рассерженному из-за того, что весь день понапрасну растрачивал свои способности на язык жестов.
-- Давайте громко поаплодируем доблестным проигравшим -- Болгарии! -- громогласно предложил Бэгмен.
И вот в верхнюю ложу по лестнице поднялись семеро потерпевших поражение болгарских игроков. На трибунах прокатилась волна благодарных рукоплесканий; Я видел блеск и мерцание тысяч и тысяч объективов омниноклей, направленных на спортсменов. Болгары один за другим проходили между рядами кресел, Бэгмен называл имя каждого, и сначала им пожимал руку их министр, а затем -- Фадж. Крам, шедший последним, выглядел очень неважно: вокруг глаз залегли черные тени, на лице запеклась кровь; он все еще сжимал снитч. Похоже, что на земле он чувствует себя гораздо неуверенней. У Крама было плоскостопие, и он заметно сутулился. Но стоило прозвучать его имени, как весь стадион разразился громоподобным, разрывающим уши ревом.
Потом появилась ирландская команда. Эйдана Линча вели под руки Моран и Конолли; второе падение явно не прошло для него бесследно, парень основательно окосел, но все равно улыбался от счастья, когда Трой и Куигли высоко подняли Кубок, а трибуны под ними бушевали от восторга. И наконец, когда ирландская сборная покинула ложу, чтобы сделать еще один круг почета на своих метлах (Эйдан Линч сидел позади Конолли, крепко обхватив его за талию и по-прежнему ошалело улыбаясь), Бэгмен направил волшебную палочку на собственное горло и произнес:
-- Квиетус! Они будут обсуждать это годами, -- прохрипел он. -- Вот уж действительно неожиданный поворот... Жаль, что так быстро закончилось... Ах да... я же вам должен... сколько там?
Фред и Джордж перелезли через кресла и уже стояли перед Людо Бэгменом с радостными улыбками и протянутыми руками.
Глава 9
- Не рассказывайте маме о том, что вы делали ставки, -- попросил отец Фреда и Джорджа, когда они спускались по пурпурно-ковровым ступенькам.
- Не беспокойся, пап, -- лучезарно улыбаясь, заверил его Фред. -- У нас большие планы насчет этих денег, и мы не хотим, чтобы у нас их отобрали.
Казалось, в какую-то секунду отец уже собирался спросить, что же это за большие планы, но затем, похоже, решил, что лучше этого не знать.
Мы скоро присоединились к толпам, которые теперь выходили со стадиона и отправлялись к своим палаткам. Фонари освещали путь, в ночном воздухе разносилось нестройное пение, а над нашими головами проносились лепреконы, гогоча и размахивая лампами. Когда вся наша компания в конце концов добралась до палаток, спать никому не хотелось и, оценив разгул веселья вокруг, отец согласился, что можно выпить по последней чашке какао перед отбоем. Все с упоением заспорили о матче. Отец полемизировал с Чарли о способах нанесения ударов; и продолжалось это до тех пор, пока Джинни не уснула прямо за переносным столиком, разлив какао по полу. Тут уж отец велел всем заканчивать словесные баталии и ложиться спать. Гермиона и Джинни ушли в свою палатку, а Гарри и мои братья облачились в пижамы и забрались в свои походные кровати. Из каждого уголка лагеря слышались удалые песни и подозрительные гулкие удары.
-- Ох, до чего же я рад, что не на дежурстве! -- сонно пробормотал отец. -- Представить не могу, каково это -- ходить и уговаривать ирландцев, чтобы они заканчивали праздновать...
я уже заснул, когда раздался крик отца.
- Вставайте! Рон, Гарри, подъем, скорее!
Я поспешно сел.
- Что... что случилось?
Что-то не так. Звуки в лагере изменились -- пения больше не было слышно, доносились тревожные крики и шум беготни.
я спрыгнул на пол со своей верхотуры и отец, уже натянувший джинсы прямо поверх пижамы, сказал:
-- Некогда, Гарри, бери куртку и бегом наружу -- быстро!
Гарри поступил, как ему было сказано, и выскочил из палатки, я -- по пятам за ним.