А вчера в зале их группу увидел хозяин самого модного клуба брейк-данса «Tape» герр Борк и воспылал желанием, чтобы они выступили у него в заведении. Так что сегодня, вместо того, чтобы собираться в аэропорт, они бродили по Берлину в ожидании – получится ли у энергичного герра Борка поменять их билеты на более позднее число, благо, что визы им всем выдали на целый месяц, а хозяин клуба, вопреки скупердяйству немцев, вошедших в поговорку, пообещал разницу в стоимости билетов взять на себя.
Маша почему-то сразу была уверена, что всё получится. Она откололась от ребят и гуляла одна, хотя языка не знала, и в своём теперешнем состоянии вообще-то могла забрести куда угодно, поскольку, когда не танцевала, тут же погружалась в себя, в свою взбаламученную душу. Скорей бы уже октябрь, совсем немножко осталось, буквально пара недель, начнётся работа в театре Оперетты, будет не до переживаний… Так что Маша брела куда несли её ноги, пока её взгляд не натолкнулся на огромную афишу, на которой в каком-то фантастическом прыжке парил над сценой Пётр Пахомов. Маша остолбенела и долго не могла сообразить: какое сегодня число? Афиша этого года или прошлогодняя? И где показывают «Спартак», в котором главную партию танцует премьер из России?
Афиша, как оказалось, висела на одной из боковых сторон театральной кассы, и Маша кинулась к окошку выяснять про балет. Ей повезло (такой уж сегодня выдался день!), даже её скудного английского хватило, чтобы понять, что Спартак будет сегодня на сцене Оперного театра Земпера в Дрездене. Ехать в Дрезден всего-то 2 часа на поезде, а вот билеты, фройлян17, увы, были раскуплены сразу же, ещё полгода назад.
Но Машу это не остановило. Она рванула на вокзал и вскочила в ближайший поезд. В пути её и застал звонок от Микеля, который сказал, что у герра Борка всё получилось, и у них два выступления в его клубе: завтра и послезавтра. А Маша ему сообщила, что едет в Дрезден и ночевать, скорей всего, в Берлин не вернётся – переночует на вокзале. И теперь каждый перестук колёс приближал её к Дрездену и к свободному, почти счастливому состоянию души, от которого она отвыкла за последние четыре месяца…
У театра Маша оказалась за полчаса до начала балета. В здание заходили празднично одетые люди (вот тебе и демократичная Европа – в наших театрах в основном все женщины в брюках и редкое мелькание мужчин, а здесь – в основном пары, мужчины при галстуках, а женщины на каблуках и в вечерних платьях), и Маша металась между ними, спрашивая лишнего билетика, чем привлекла внимание двух полицейских, которые пока не вмешивались, но явно были готовы сделать это в любой момент. Положение спас служитель театра в униформе, который обратился к Маше на русском языке с жутким акцентом:
– Фройлян русская?
– Да-да! – обрадовалась Маша.
– Вы вряд ли найдёте лишний билет. У нас это не принято. Все билеты сдаются в кассу, но на сегодня билетов нет.
– Что же мне делать? – расстроилась Маша. – Я специально приехала из Берлина. Понимаете, я Петина знакомая, Петра Пахомова, который сегодня танцует. Хотела сделать ему сюрприз…
Мужчина заколебался: он давно уже жил в Германии и отвык от импульсивности русских, но не мог не помочь соотечественнице. Пусть и не любимая бывшая Родина даже за давностью лет всё равно оставалась в его душе маленькой занозой, которая колола его в сердце вот в такие моменты, как сейчас. Он завёл Машу за входные двери, чтобы, не дай бог, к ней не привязались полицейские, усадил на стул и велел ждать, а сам пошёл искать старшего администратора, своего начальника, ведь сам он был всего лишь обыкновенным контролёром и входить в артистические комнаты артистов, тем более, зарубежных звёзд, не имел права. Даже то, что он ввязался в ситуацию, которая совершенно не касалась его прямых служебных обязанностей, грозило вылиться ему в неприятности. Хорошо, что хоть сегодня дежурит фрау Лоренц, которая относится к нему лояльно, почти по дружески, а не герр Шульц, который не преминул бы воспользоваться ситуацией и подвёл бы его под увольнение…
Фрау Лоренц была одинокой женщиной, далеко перешагнувшей за «бальзаковский возраст», и в действительности относилась к этому бывшему русскому даже с большей теплотой, чем просто по дружески, а потому, хоть и поколебавшись, робко постучалась в гримёрку российской звезды…
Когда Пётр услышал, что на его спектакль хочет попасть Маша Васильева, он, даже не дослушав извинения старшего администратора, «если она потревожила его зря», вскочил с места, порывисто обнял ошалевшую фрау Лоренц, пообещал быть ей пожизненным должником, если она сможет провести Машу на спектакль, а когда она пообещала это сделать, да ещё и согласилась передать девушке записку от него, опустился на одно колено и расцеловал ей руки. Фрау Лоренц вышла к своему подчинённому пунцовой от смущения (у того ёкнуло сердце от страха), передала записку для девушки и велела провести её в служебную ложу (уф, пронесло!).