Первым на сцену к Петру поднялся рыжеволосый пацан, на что Микель не выдержал и прокричал что-то возмущенно по-немецки, ему с ехидной улыбочкой ответил главарь, а Пётр примирительно поднял руку и сказал по-русски:
– Пусть будет так! Не спорь! Мы, действительно, это не оговорили. Чем быстрее начнём – тем быстрее закончим!
– Вот гады! – продолжал клокотать Микель, – будут выступать друг за другом! Они, видите ли, не оговорили, что должны обязательно выступать вместе!
– Так Пётр должен перетанцевать всех не одновременно?! А четверых? Друг за другом? Но это же не реально! Дыхалки не хватит или ноги сведёт!
– Ребятки! Милые! Сделайте что-нибудь! – уже готовая разрыдаться, попросила Маша.
Но в этот момент заиграла музыка, и Пётр начал крутить пируэты, а рыженький пацан закружился вокруг него в вертушках на спине и руках…
Через 3 минуты его сменил следующий…
Потом следующий…
А Петр всё продолжал и продолжал своё вечное вращение.
В зале всё стихло. Даже далёкие от балета зрители понимали сложность и опасность того, что делает на сцене этот высокий красивый русский танцовщик. Последним на сцену поднялся главарь и, хотя уже чувствовал, что они проигрывают это сражение, продержался на сцене дольше всех – почти 5 минут. Но и он, в конце концов, рухнул. А Петр, прокружившись ещё три оборота, завершил выступление нарочито изящной балетной позой. Гром аплодисментов, которым наградила танцора публика, был едва ли не более сильным, чем тот, который достался ребятам, как будто все те, кто уже ушёл из клуба, вернулись, да ещё и друзей с собой привели.
Хозяин увёл со сцены Петра, по дороге что-то сказав понуро сидящему на краю сцены главарю. Тот нехотя кивнул головой, и четвёрка позорно покинула клуб. Маша с ребятами протиснулись в комнатку за стойкой, куда герр Борк увёл Петра.
– Машенька, дай мне, пожалуйста, мою сумку, – сказал тот, когда ребята вошли.
Достал из сумки шприц и быстро сделал себе укол, а потом, превозмогая боль, разулся и поставил голые ступни на холодный кафельный пол.
– Свело всё-таки? – сочувственно спросил Муха.
– Ничего, бывает! Десять минут и смогу идти. А в номере горячая ванна – и буду, как огурчик!
Этот оптимистичный «огурчик» окончательно сломил Машу и она разрыдалась. Петя притянул её к себе, обнял за талию и начал успокаивающе поглаживать по спине. Ребятам неудобно было наблюдать эту интимную картину, и они бочком вышли из комнатки, чтобы дождаться эту парочку голубков на улице.
– А нормальный мужик этот балерун, да, пацаны?
Но вопрос остался без ответа. Да и вопросом-то, по сути, и не был, а, скорее, утверждением, с которым все были согласны.
2
На следующее утро, когда они спускались по лестнице отеля, Маша первая заметила поджидавшего явно их главаря фашистской четверки, и ринулась, уже было, в праведном гневе налететь на него, но Петя успел среагировать, поймал Машину руку и оттащил себе за спину.
Разговаривали мужчины по-немецки, и Маша ничего не понимала, а только недоумевала, поскольку разговор этот по тону был вполне мирным. А в конце они обменялись какими-то бумажками и даже… пожали друг другу руки.
– Entschuldigung, – сказал немец Маше, уходя, и она без перевода поняла, что он, наконец, извинился перед ней. Петя так и не рассказал ей, из-за каких слов немца он вскипел и заставил его извиняться, но она не оставляла надежду выпытать правду у Микеля.
– Что он от тебя хотел? – спросила Маша, когда они остались с Петей вдвоём.
– Представляешь, напросился ко мне на спектакль сегодня! Проняло-таки! Даже не ожидал.
– И ты дал ему приглашение?!? А если он тебя со своей бандой подкараулит после спектакля?
– Машенька, успокойся! Ничего такого не будет. У него даже глаза совсем другие стали, не заметила?
– Буду я ещё его глаза рассматривать! – буркнула Маша, – Ты из-за него стонал всю ночь…
– Тогда смотри в мои и верь, что всё будет хорошо!
– Как же ты сегодня три часа выдержишь? – спросила Маша, прижавшись к Пете.