Овощные Митя недолюбливал. На то имелась причина. Зимой на заднем дворе ближнего магазина иногда неожиданно устраивали продажу солёных огурцов из бочек, и жители окрестных домов выстраивались за ними в длинную очередь. Она тянулась по тротуару, а потом поворачивала направо и головой зарывалась в раннюю зимнюю темноту магазинного двора. Люди стояли молча, только ногами притоптывали, чтобы не замёрзнуть. А над ними поднимался белый пар от их дыхания. Жёлтый свет тусклой лампочки не столько разгонял темноту, сколько делал отдалённые уголки двора ещё темней. В освещённом пятачке вяло двигалась фигура продавщицы, закутанная поверх телогрейки в шерстяной платок. Ещё на ней был одет чёрный фартук из клеёнки, а на ногах – серые валенки с галошами. Продавщица обухом ржавого топора била по крышке очередной бочки. Та поддавалась не сразу и недовольно плевалась через щели мутным рассолом. Но женщина сопротивления не терпела. Два-три удара, и мокрые доски летели в сторону. Тогда продавщица брала верёвочный сачок на толстой деревянной ручке и принималась вылавливать дряблые, мятые и замученные огурцы. Она клала их на весы, отбрасывая закоченевшими красными пальцами здоровенные палки укропа себе под ноги. Бока влажных огурцов поблескивали в свете лампочки, гирьки стукались о чашки весов, сзади кто-то гулко притоптывал. Стоявший в очереди первым, расплачивался и тихо, почти шёпотом, просил набрать ему в бидон рассольчику. Женщина, молча, зачёрпывала бидоном из бочки.
Митя чувствовал, как холодно этой продавщице с непроницаемым лицом и заученными движениями. Студёная темнота, замерзающая над головой лампочка, цепочка, погружённых в молчание, людей, окутанных туманным седоватым облачком… В очереди много женщин тоже в телогрейках и таких же платках. Но они выстоят своё и уйдут домой, а продавщице выуживать дохлые огурцы, пока они все не кончатся. Продавщица казалась бесчувственной и насквозь заледеневшей. Не верилось, что её губы могут улыбаться, а глаза смотреть с лаской.
А взрослые понимали всё совсем по-другому. Для них длинная очередь служила особым сигналом: что-то дают. Они начинали волноваться и шагали быстрее, чтобы успеть занять место в этом, растущем на глазах, людском ручейке. Самые могучие очереди случались перед праздниками. В Митином доме, на первом этаже находился молочный магазин, и раза два-три в год он со двора продавал куриные яйца. Заслышав через кухонную форточку нарастающий гул голосов, бабушка бросала всё, хватала Митю, и они чёрным ходом, чтобы побыстрей, торопились вниз. В очереди Митя выстаивал не просто так. На каждого – неважно маленький ты или взрослый – давали один, а то и два десятка яиц. Это называлось «давать в одни руки». Бабушка была «одни руки», и Митя был «одни руки».
Под стеной дома высились штабели ящиков, сбитых из тонких занозистых дощечек. В щели между досочками высовывались белые и желтоватые завитки стружек. Стружечный мусор валялся везде. Продавщицы отпихивали пружинящие, хрустящие и шуршащие кучки ногами – отгребать их им было некогда. Стружки цеплялись за ноги покупателей, и их разносили по всему двору. Но вдали от ящиков они лежали поодиночке, плоские, раздавленные как будто мёртвые, а около ящиков они шевелились и шумно шептались. Рабочий железкой отдирал верхние дощечки нового ящика, и продавщица ловко, одним верным движением выхватывала из стружечных недр… Невозможно было уследить, что она выхватывала и клала в чёрную дерматиновую сумку с потрёпанными ручками, услужливо подставленную, чтобы класть было удобно. Ещё выхватывала – и в сумку.
– Следующий!
Следующий подходил с корзинкой.
Продавщицы из молочного не казались такими несчастными, как та, что торговала на холоде огурцами. Они работали в чистых белых халатах. И очередь к ним была не такой мрачной, как огуречная. Здесь все разговаривали друг с другом, шутили. Во-первых, торговля шла с утра, когда светло, а во-вторых, подступал праздник. Митя с бабушкой обычно успевали к началу продажи. Позже людская верёвочка росла и тянулась через весь двор, аж в подворотню и дальше, в тупик.
Митя понимал, что огурцы нужны для винегрета, а яйца, как и мука в бумажных пакетах, за которой приходилось стоять в соседнем дворе, нужны для пирогов. Но очереди он не любил. Никакие. Успеешь изучить все трещины на асфальте, рассмотреть всех людей вокруг, разглядеть дома, окна, помойку, сараи, а конца стоянию за чьей-нибудь чужой спиной не видно. Митя для себя давно решил: вырасту и в очередях не буду стоять никогда.