Все эти мысли сами собой пролетали в моей голове, словно напоминание о прошлой жизни. Словно повтор урока, который нельзя забыть. А ноги сами вели меня к ломбарду.
Смеркалось. Удлинившиеся тени домов почти полностью погрузили в сумрак узкие улочки. Народ по дороге попадался редко. Зажигались огоньки свечей и керосинок.
Кое-где натужно свистели примусы. Та ещё техника, от их реактивного свиста впору было оглохнуть.
Шел я неспешно, почти крался под тенью домов. Но вид на себя напустил занятой до невозможности и неприступной личности, торопящейся по своим неотложным делам.
Почти так и было. Подойдя ближе к рынку я спросил у подслеповатой старушки, греющейся на завалинке, где живет уважаемый Митрофан Павлович. Время было позднее и застать его в ломбарде я не рассчитывал. Сильно окая бабуся долго интересовалась кем я ему довожусь, и по какому вопросу он мне нужен. Мои же вопросы она упорно игнорировала. Пришлось признаться, что я его незаконнорожденный сын Митька.
Вот тут я попал впросак. Бабуся оказывается давно подозревала, что он старый греховодник и не смотря на то, что живет бобылем, детей по свету наклепал что петух цыплят. Потом её сильно заинтересовало имя моей бедной матушки. Пришлось срочно придумывать имя позаковыристей.
— Ну, Аксинья..
— Чего нукаешь? Не запряг поди. Это которая Аксинья? Не Кузьмича Силантьева дочка будет?
— Она бабуля, она самая, — закивал я, стараясь закруглится и вернуть разговор в нужное мне русло.
— Свят, свят, свят…,- закрестилась в испуге бабка, — Она ж молодой представилась?
— Вот как меня родила тайно и представилась. А меня на воспитание к бабке в деревню отдали.
— К какой бабке? Матушка ейная тута жила завсегда. А больше никаких бабок у них не было?
Меня уже слегка перекосило от разговора, но выпутываться надо было.
— Бабка повитуха меня к себе забрала и вырастила.
— Это которая? Не Серафима Васильевна случаем?
— Нет. Не она, — сказал я мстительно, — Она ваще не здешняя. С деревни тайно и приезжала роды принять, чтоб ни одна собака местная ничего не пронюхала.
— На до ж…,- прошамкала сокрушенно бабка. Такой расклад её расстроил.
— Дык, где вы говорите мой папаша живет?
— Это который?
Опять двадцать пять, за рыбу деньги! Бабушка явно страдала склерозом.
— Митрофан Павлович, ломбард, который держит.
— А не знаю я такого.
— Как не знаете? Вы же говорили, что он старый греховодник бобылем живет? Один на семи перинах спит?
— А? Ентот сквалыга через дом отсюда живет. Чтоб ему пусто было! Давеча пошла Харитоновна к нему соли жменьку попросить, а он лиходей обещал собак спустить.
Ирод окаянный…Ни дна ему, ни покрышки…
Старушка завелась как швейная машинка Зингер и шила на Палыча ярлыки, что любо дорого посмотреть. Чувствую не зря я его навестить иду. Одним бандитом меньше будет.
Оставив старушку, предавшуюся изобличать Митрофана во всех смертных грехах, в одиночестве, я поспешил к заветному дому.
Воображение рисовало мне широкий бревенчатый сруб окруженный густым частоколом. На кольях несомненно красовались срубленные лиходеем головы. Ворота должны были быть массивными с накладными коваными навесами и тяжелыми амбарными замками внутри. Каково же было моё удивление увидеть легкое, почти воздушное крыльцо с гипсовыми балясинами и чистый светлый дворик. Домик был каменный, двух этажный, в слегка готическом стиле. Испорченный хоть и ажурными, но совершенно неуместными ставнями на окнах. Или я совершенно ничего не понимаю в людях? Или это не его дом?
Не его, понял я, тихо спускаясь с чердака. Мягко ступая по деревянным ступенькам.
Норовя поставить ногу впритык к стене. Именно так можно пройти по любой лестнице и не заскрипеть. Внизу в комнате, на втором этаже, проходило собрание. То, что это не воровская сходка, было понятно по женским голосам приглушенно доносящимся сквозь бархатные шторы у дверей. Старушка без сомнения указала не тот дом и можно было уходить. Но происходящее меня заинтересовало, и я решил остаться, и немного послушать.
— Виссарион Григорьевич явись! Виссарион Григорьевич явись нам! Вызываем тебя!
Нестройным хором вторили женские голоса. Я сразу и не понял, чего это они морозят?
Какой такой Виссарион? Если он Иосиф Виссарионович? Но тут до меня дошло. Не даром я как путешественник готовился к своим переходам заранее и многострадальную историю
России изучал не так давно. Присев на корточки я выглянул одним глазом из-за шторы. За круглым столом сидело шестеро женщин взявшись за руки. Стоп. Ошибочка.
Пятеро женщин. Шестой молодой человек со взором горящим. Канделябр с семью свечами стоял во главе стола. На самом столе были видимо разложены какие-то принадлежности, но с моего наблюдательного поста их видно не было. Мне никогда ранее не приходилось бывать на сеансе медиума, а юноша без сомнения к таким относился.
Ну-ну! Посмотрим, что у вас получиться. А действие продолжалось. Загробный голос юноши главенствовал и видимо готовился чревовещать.
— Виссарион Григорьевич явись к нам!
Я уже был готов к тому, что дух начнет отвечать им при помощи тарелочки, вертящейся по буквам написанным на столе. Когда вдруг тихий но явственный голос отозвался.
Исходил он откуда-то сверху, как мне показалось.
— Я здесь. Я слушаю Вас!
Ёшкин кот! Что это за чудеса чревовещания? Голос несомненно звучал и слуховой галлюцинацией не был. Однако принадлежал он не мужчине сорока семи лет отроду а гораздо старше. Или так чахотка на нем сказалась? Это на бессмертном то духе? Но то, что исходил он не от медиума я понял. Надо поискать. Собираясь вернутся на чердак в поисках источника голоса, я скользнул мимо дверей по коридору и тут заприметил дверь ведущую в соседнюю комнату. Дверь была приоткрыта, и какой-то силуэт там виднелся.
— Зачем тревожите мой бессмертный дух!
Прошамкал дедушка в трубку уходящую куда-то в стену.
Так-так! Мне стало весело и захотелось пошутить. Снять престарелого часового было делом техники. Пристроив слугу отдыхать от трудов праведных на ковре, занял его место.
— Скажи нам дух когда народ скинет оковы царизма? Приказываю тебе!
Ух, ты какой?! Приказывает он. Ага, тут и бумажка заготовлена с ответами. Что это тут написано? Не видно. Темно. Ну, да мне его ответы до лампочки. Не для того я к рупору стал.
— 25 Октября 1917года, — мрачно ответил я, внутренне содрогаясь от смеха. Эх, жалко лица
'медиума' не видно. Не такого ответа он ожидал. То ли ещё будет.
— Что ещё спросим? — Зашебуршали кумушки за столом.
— Спросить надо что это будет за время? Конституционная монархия или демократическая республика?
— Скажи дух а что это будет за власть?
— Диктатура пролетариата.
Ответ мой вызвал переполох и недоумение.
— Как это можно? Чтобы плебс диктовал свои условия?
— Фи!
— По-моему нас дурачат, — произнес недовольный мужской голос. Голову даю на отсечение, что у медиума сейчас очень чесалось в пятой точке. Только он никак не мог оставить своих поклонниц, и прийти сюда проверить в чем дело. Поэтому он решил сменить тему.
— Давайте сударыни прекратим сеанс. Я чувствую, что это не Белинский а нечистый дух морочит нам головы.
— Постойте Вольдемар, можно я ещё задам вопрос, — кокетливо и томно прозвучало в соседей комнате. Вольдемар перед таким голосом устоять не мог.
— Ну, хорошо. Только один. А потом прервемся и попробуем вызвать другого духа.
Так. Видимо в перерыве следует ждать гостей. Отвечаю на вопрос и быстренько ретируюсь.
— Скажи дух…Мая золовка в интересном положении. Каким именем лучше назвать ребенка?