Вместе с подошедшим резервом появились знакомые лица. Первым подошел капитан.
— Поручик? Жив чертяка? Рад!
— Я тоже рад вас видеть капитан.
— Вы уже знаете, что..
Но тут слева возник адъютант Воронцова бледный и грустный на взмыленной лошади.
— Поручик, генерал просит вас к себе, он ранен.
Дивизия Воронцова была сметена и вытеснена за Семеновский ручей, и отступила до самой деревни. Генерал лежа в чьей-то брошенной избе на лавке. Под голову ему заботливо подложили хозяйскую подушку.
— А я и не сомневался, что вы живы поручик, — произнес Воронцов, кусая посеревшие сухие губы. — Все вами сказанное сбылось. Багратион умер. Но вызвал я вас не для этого.
Скажите, что будет дальше? Что дальше?
— Всё будет хорошо граф, всё будет хорошо. Мы победим.
— У нас же совсем не осталось людей и резерва?
— Через два часа Наполеон будет полностью разбит. Он бежит с остатками армии и уланами Понятовского в Польшу. Ему конец. Франция ему этого поражения не простит.
Отдыхайте генерал. Отдыхайте. Всё будет хорошо. Вы выздоровеете, станете генерал-губернатором Новороссийским. Прекрасная жена, дети, хороший дом. Всё у вас будет хорошо. Отдыхайте.
И граф впервые при мне улыбнулся искренне и радостно, и обессиленный погрузился в забытьё.
— Мне пора возвращаться, — сказал я адъютанту. Смирнов молча кивнул, с интересом разглядывая меня, словно только что увидел. У него на языке видимо вертелся какой-то вопрос, но он сдержался.
— Там у крыльца возьмите мою лошадь, не пешком же вам идти.
— Спасибо Смирнов.
На флешах царила очередная свалка. Где свои, где чужие было не разобрать. Я врубился в бой на полном скаку. Соскочил с лошади, и гнедой жеребец тут же умчался назад в тыл прядая ушами и шарахаясь от безумных людей. Пехотный корпус генерала Даву атаковал флеши. Время близилось к полдню. Но день казался невыносимо долгим. Ощущение времени во время боя всегда другое. Я это давно заметил. То оно пролетает как мгновение, то тянется словно кисель у щедрой хозяйки, не пожалевшей крахмала.
Двенадцатый час. Всё сказанное мной сбылось и сбудется. Я очень на это рассчитывал.
Что моя прогулка к Платову была не напрасной. И хоть Багратион убит а Воронцов ранен, флеши ещё наши. И сейчас главное было продержаться как можно дольше, привлекая к себе всё больше и больше врага. Чтоб были брошены против нас последние силы и резервы. Чтоб рядом с Бонапартом никого не осталось и тогда возможно исполнится то, ради чего я всё это затеял.
Французы меж тем совсем обнаглели. Они подтащили артиллерию поближе и забрасывали нас ядрами, целя метров на сто-двести за наши спины, дабы вывести из строя наш резерв и прикрытие. Но резерва не было и прикрытия никакого не было. Генерал Дохтуров ещё не подошел. И если бы француз сейчас это знал, то полка кавалерии было бы достаточно, чтобы покончить с нами раз и навсегда. Я улыбнулся, представ себе как мечутся адъютанты посылаемые с поля боя к императору, прося у Бонапарта всё новые и новые силы. Здорово мы их напугали!
Только вот помощи ждать не приходится. Первый гренадерский корпус по приказу Тучкова будет брошен к деревне Утице занятой поляками. А к нам придет только батальон майора Демидова из четвертого Уфимского пехотного полка.
А вот и они. Я механически обтер лезвие об рукав левой руки, хотя это лишнее. На полированной стали кровь долго не задерживалась, скатываясь тут же каплями.
— Пленных не брать! — заорал я им и продолжил начатое.
Слово продолжил, в данном случае не корректно. Ту секундную передышку, которую я позволял себе чтобы осмотреться и передышкой то назвать можно было с большой натяжкой. Я уже еле стоял на ногах. Меня шатало от усталости. Белые гренадерские штаны, которые я прозвал кальсонами за очевидное сходство, были все в каплях крови. Правая штанина была красной от крови. Моей крови. Чей-то штык решил попробовать мою ляжку на мягкость. Войти глубоко он не успел, но маленькая рваная рана от четырехгранного штыка всё кровила, и кровила. Так, что в сапоге уже намокла портянка.
Китель износился так, что в пору было просить новый. Правый рукав треснул по шву и держался только на нитках подмышкой. Удар, ещё удар. Выстрел. Я обернулся и увидел как за моей спиной кулем падает Верещагин. Лицо стрелявшего заволокло дымкой.
Не медля ни секунды я метнулся и наискось полоснул врага. Меч вошел в его плечо разрубая ключицу.
— И…и…,- Верещагин шевелил губами. Большое черное пятно расплывалось на его груди.
— Что? Что ты сказал?
— Прощай ваше благородие, помираю..
— Отставить Верещагин! Я тебе дам помираю!
Но он уже плевался кровью. В груди его заклокотало и кровавые пузыри пошли изо рта.
Эх, Верещагин! Верещагин! Прощай, прости меня. Он всегда меня выручал. С самого начала как я прибыл в корпус. Замещал в строю. Прикрывал в бою. И как я подозреваю именно он помог мне тогда со знаменем…Кажется это было так давно. Как странно течет время. Ведь было это только позавчера. Я прикрыл остекленевшие глаза Верещагина и поднявшись снял свой кивер. Кивер мятый, пропахшийся потом, султан срезан, этишкет я давно оторвал чтоб не мельтешил перед глазами.
— Вот и ещё одним нашим стало меньше. А он боготворил вас поручик, ваш унтер-офицер.
— А это вы капитан?
Фигнер стоял рядом и используя передышку заряжал пистолет, повернув лядунку на правый бок. Он словно был заговоренный. Ни одной серьезной раны. Мелкие царапины на руках и лице. Да ну его к черту! Отбросил я кивер в сторону и вздохнул полной грудью.
Но вместо глотка живительного воздуха в груди захрипело. Пережженные легкие как у загнанной лошади просили отдыха и влаги.
— Вы знаете поручик, а ведь Семенов вчера обиделся на вас.
— Да, да, — ответил я автоматически, задумавшись о своем. А попросту не думая не о чем.
Отдыхая от движений и мыслей.
— Что?
— Я говорю Семенов вчера обиделся на вас, что клинок не дали рассмотреть.
— Ну так сегодня не поздно.
— Поздно. Убит Семенов.
Фигнер как-то странно на меня смотрел. Выжидающе. Словно это я был причастен к гибели поручика Семенова.
— Он мне сказал кое-что про вас перед смертью, но кажется, ошибся.
— И что же он сказал?
— Он сказал, что деретесь вы не по-человечески. Не сражаются так.
— Капитан, — прервал я Фигнера, — может, хватит говорить загадками?
— Но вот смотрю я на вас поручик и вижу, что не можете вы быть бессмертным как выдумал Семенов. Вы ранены. У вас бежит кровь.
— Пустое это всё, конечно не могу.
— Но я сам, своими глазами видел, как вы отправили на тот свет человек тридцать за последние пол часа.
— Вы что считали? — усмехнулся я.
— Нет, — помахал головой капитан, — это я говорю примерно. На Шевардинском редуте, говорят сотню положили.
— О, как! — удивился я. — И что в этом плохого?
— Ничего, — отчужденно произнес капитан, — Только я склоняюсь к мнению, что вы не наш.
Вы не русский. Может и русский, но в армии не служили. Порядков толком не знаете.
Французским не владеете. И если б не ваше геройское поведение и беспредметная храбрость в сражении, то я обязательно доложил бы о вас генералу, как о лазутчике.
— Так и доложите, — спокойно сказал я.
— Я не буду этого делать. Ни сейчас, ни после сражения. Я хочу чтобы вы мне честно ответили всего на один вопрос?
— Хорошо. Я честно отвечу вам на один ваш вопрос о чем бы вы не спросили.
— Кто вы и откуда?
— Это два вопроса капитан, — улыбнулся я, — Но я отвечу. Я пришел из будущего, но я отсюда. Я русский.
Фигнер внимательно смотрел мне в глаза. Буквально буравя меня своим взглядом. Решая дурачу ли я его или в моих словах что-то есть. Искал в моих глазах насмешку, но не нашел. Я был серьезный и уставший как никогда, и взгляд не прятал. И капитан видимо приняв мои слова на веру, переварив услышанное, спросил: