Человек, которого назвали Катадой, похоже, и впрямь замыслил недоброе. Сжимая в руке большой меч, он уже собрался было броситься на улицу.
— А ну отпусти! — рванулся буян.
— Погоди! Да что случилось-то? — удерживал его самурай, тихонько стоявший до того с чаркой[30] в руке, прислонившись спиной к деревянному столбу посреди комнаты. Это был крепкий, мускулистый мужчина во цвете лет. Остальные собравшиеся тоже повскакивали со своих мест и повисли на Катаде, который все еще порывался добраться до дверей. Всего в комнате их было семеро — самураев из дружины Уэсуги, которые собрались в корчме «Синобу» на берегу речки Канда скоротать вечер за бутылочкой сакэ. Выпито было уже немало.
— Нет, ты скажи, в чем дело! — потребовал первый самурай, не отпуская хватки. Это был Хэйсити Кобаяси, знаменитый в кругу дружинников дома Уэсуги мастер меча.
— Да как… как он смел! Наглец! — запинаясь от избытка чувств, промолвил Катада. Даже губы у него побледнели и дрожали от обиды.
— О ком ты? Что он тебе сделал-то? — спросил Кобаяси, стараясь спокойным тоном утихомирить буяна. Взгляд его упал на чарку сакэ, которую он все еще держал двумя пальцами. Прежде чем нарушитель спокойствия, заикаясь, сумел пробормотать свои невнятные объяснения, фехтовальщик тихонько отправил содержимое чарки в рот.
— Н-ну, значит, иду я, хочу спуститься по лестнице. Слегка выпимши, конечно. Думаю, оступлюсь еще чего доброго… Вот, значит, держусь за стенку. И тут этот тип…
Припоминая случившееся, Катада опять распалился гневом и попытался вскочить, так что товарищам вновь пришлось его осаживать.
— И когда, значит, он п-проходил мимо, обронил так, невзначай: «Скажи спасибо, что сейчас время мирное!»
— Да кто ж это все-таки был? — задал вопрос один из присутствующих под впечатлением от яростного пафоса рассказчика.
— К-какая то мелюзга, молодой ронин.
— Брось кипятиться! — решительно произнес Кобаяси. — Надо же учитывать обстоятельства: где и как все было. Тот тип, небось, тоже был под хмельком. Из-за каких-то пустяков будут потом трепать имя Уэсуги! Хватит, забудь! Давай-ка лучше выпей еще! Пей-пей!
— Нет, я этого так не оставлю! Тот тип, похоже, знал, что мы из дома Уэсуги.
Сидевший на коленях Катада оторвал одну руку от бедра и погрозил кулаком.
— Что-что? — все на мгновение замерли при неожиданном известии.
— Он что-то сказал?
— Ага. Нагло так сказал, мол, давай служи получше своему господину!
— Ну уж! — ухмыльнулся Кобаяси. — Только потому ты и решил, что он в тебе опознал самурая из дома Уэсуги? Да полно! Помолчи-ка! Я вот как рассуждаю. Ты ведь, кажется, обмолвился, что это был ронин? Так неужели ты хочешь затеять ссору с каким-то бездомным псом?
Катада поднялся и шагнул к двери.
— Ладно, я пошел.
— Пошел? — рассерженный Кобаяси взглянул на упрямца в упор.
— Да. Я все понял, что ты тут толковал. Не беспокойся, все в порядке. Просто что-то пить больше неохота, так что я, пожалуй, пойду восвояси, а вы уж пейте дальше без меня.
— Беда с этим Катадой! Надо бы его проводить, да вроде еще выпивки много осталось. Хотя он, вроде бы, немного успокоился, а? — заметил один из собутыльников.
Если прислушаться, слышно было, как дождь барабанит за стеной. Небо, давно уже клубившееся тучами, казалось, наконец разразилось потоком слез. Можно было представить себе прозрачные тонкие струи, соединяющие во тьме тысячами нитей небо и землю. Под шум ливня Кобаяси гадал, что у Катады на уме. Не иначе, как он собрался подстеречь незнакомца, устроить засаду на дороге. Впрочем, пусть, в конце концов, это его личное дело, имя дома Уэсуги тут не затронуто. И вообще, разве не пристало самураю в таких случаях проявлять храбрость?
Тем временем Хаято Хотта тоже сидел, потягивая из чарки сакэ и слушая ропот обрушившегося на соломенную крышу ливня.
Он отнюдь не корил себя: мол, как скверно все вышло! Нечего было ему раскаиваться в тех язвительных словах. Тут еще, конечно, вино сделало свое дело. При виде этого расфуфыренного самурая, который ковылял вниз по лестнице, еле держась на ногах, очень уж захотелось что-нибудь такое сказать. Язык-то ему развязало сакэ, но сказано было все от души. Он от этих слов не отказывается. И будь что будет…
Холодная усмешка заиграла у него на губах.
— Может, что-нибудь не так? — спросила хозяйка.
— Ты о чем? — его узкие глаза смеялись под длинными ресницами.
— Да вот ведь… — слова хозяйки относились к странному шуму на втором этаже. Оттуда давно уже слышались недовольные голоса.